Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Утром, при отъезде, Хендерсоны заперли переднюю дверь, а вот про черный ход забыли, чем она и воспользовалась. Дом встретил ее темнотой и тишиной, потом она нащупала выключатель в кухне и услышала звуки наверху: люди просыпались. С каждым шагом по лестнице причитания, переходящие в крики неверия, становились громче. Люди плакали не от боли. О, эти крики она знала по себе. В каком-то смысле это даже хуже. Боль можно облегчить. Чувство отчаяния и обреченности находится намного глубже, чем нервные окончания.

Люди лежали кучей на осколках стекла. Царапины, порезы и синяки — вот и все повреждения. С этим она в состоянии справиться. Куда больше времени займет восстановление после психологической травмы.

Безумный старик Дональд точно умрет раньше.

* * *

Дела у города обстояли так же, как у Хендерсонов.

Мало что распространяется так же быстро, как паника, и вряд ли кто-то может оценить последствия лучше, чем врачи. Новая волна страхов относительно смерти Дональда Бисли по обыкновению повлекла за собой стремительный рост количества происшествий, и те, кто привык топить страхи в алкоголе, делали то же, что и всегда.

Предполагал ли Бисли с остальными в своем эгоизме, что будет так?

Количество самоубийств тоже стремительно выросло… или, правильнее было бы сказать, попыток самоубийств. Этот способ никогда не работал. Самоубийц привозили бригады скорой помощи и перепуганные родственники, а иногда они сами приходили в весьма непрезентабельном виде: люди, которым не было места среди живых — со сломанными костями, вскрытыми венами, проломленными черепами, — тела которых почему-то не покидала жизнь. Не было ничего хуже, чем приводить в порядок человека в истерике: ему следовало лежать в морге, и он это понимал, а в простом желании покинуть этот мир ему было отказано.

Пытаясь сохранить город, который они, по собственному утверждению, любили, Бисли и остальные предполагали, что будет так?

Жители продолжали умирать от естественных причин, а вот жульничать им не позволяли. Впрочем, отчаянные не оставляли попыток. Они отказывались признавать их бессмысленность так же, как и те, кто пытался бежать из города, но последние хотя бы не наносили себе увечий. Совершить задуманное самоубийцам не удавалось, зато они медленно убивали в Бетани чувство сострадания, и с каждым разом она все больше их ненавидела.

Только взрослых.

Сегодняшнюю пострадавшую — пока что — ненавидеть не получалось. Девочку звали Эллисон. Она повесилась на заднем дворе своего дома и провисела там всю ночь; к утру, когда тело обнаружил отец, ее тонкая шея вытянулась на несколько дюймов. Пока нельзя было сказать, сможет ли она когда-нибудь самостоятельно держать голову. Ей было пятнадцать.

Бетани просто делала, что могла. Помогала пациентам. И пыталась не заразиться от них отчаянием.

Так жить было невозможно. Никто и не мог.

Дел наваливалось все больше, и, едва основной поток схлынул, Бетани сбежала проветриться в больничный коридор. Вскоре по нему поплыл и запах сигарет. Ей даже стала нравиться их вонь, сопровождавшая короткие моменты передышек с доктором Ричардом.

— В этом больше нет смысла, — сказал ей человек, который две недели назад клялся, что скорее вскроет грудную клетку Бисли и будет качать сердце руками, чем позволит тому умереть.

Впервые в жизни Бетани пожалела, что не курит, потому что в такой момент отчаянно хотелось курить. Она указала на дымящийся окурок в его пальцах:

— Знаешь, от этого умирают.

— Если бы, — он явно задумался, не потушить ли сигарету, но передумал. — На то и был расчет. Однако рак обходит меня стороной.

— Те, кто умер от естественных причин… Как думаешь, им удалось избежать грядущего? Или их просто забрали раньше нас?

Он пожал плечами.

— Сложно сказать. Попробовать-то стоило.

Окна выходили на парковку, за которой начинался район старинных особняков, а за ним, в свою очередь, старый город, где заметно выделялся отель «Таннер» с неизменной опостылевшей табличкой. Самое высокое здание в округе. Откуда ни посмотри, все равно упрешься в него взглядом.

— Знаешь, я никогда не считал, что жизнь надо сохранять любой ценой. Меня за это называли еретиком люди, чье мнение для меня ничего не значило, — поделился Ричард. — Я никогда не понимал, зачем изо дня в день героически бороться за жизнь пациента, если таким образом мы лишь продлеваем страдания. Для меня определяющим всегда было качество жизни. В какой-то момент я об этом забыл. — Пока они смотрели в окно, где-то вдалеке вновь завыла сирена. — О каком качестве жизни тут может идти речь?

— Мэтт, мой муж, предлагает скататься на пятнадцатое шоссе, закрасить указатель «Добро пожаловать в Таннер-Фоллс» и написать сверху «Камера смертников», — сказала Бетани. — Но это, конечно, сочтут за перемену.

— Не позволят, — недовольно цокнул Ричард. — Разве большинство пациентов на смертном одре не хотят сами выбирать, когда умрут? Мне кажется, хотят.

— Это последнее, что они могут выбирать. По крайней мере, так должно быть.

— Вот именно. Пора мне поговорить с мэром.