Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Быстрее, пока мысль не взяла верх над импульсом. Традиция поедания частиц своего бога существовала почти столько же, сколько и зубы.

Таннер чуть не упал, но вспомнил, что у него есть ноги и ступни, и воспользовался ими. Поднимаясь, он восстановил равновесие и выпрямился со всей непокорностью первой обезьяны, когда-либо попытавшейся ухватить луну. Он был первобытным и развитым, диким и святым, голодным и насытившимся. Он не знал, сколько это продлится, и сможет ли он после этого восстановиться. Но пока что у него были руки, и по сравнению с ними сталь казалась такой хрупкой. С остальным он разберется, выбравшись из клетки.

Уймись, новичок. Ты не сможешь разогнуть прутья.

Да ладно? Скажите это прутьям.

То, на что в это мгновение были способны руки Таннера, даже не было главным его оружием.

Нет, его главным оружием было знание. Потому что существовал человек по имени Таннер, и существовали создания, которых прославляли и боялись как богов, и он снова мог отличить одно от другого.

Они были вовсе не такими, какими казались своим прислужникам.

* * *

Будущее ставило передо мной два вопроса.

Как я могла вернуться к нормальной жизни после того, что сделала сама, и того, что мы с Бьянкой сделали вместе?

И согласно каким таким бредовым стандартам я вообще могла назвать свою жизнь нормальной?

Я не хотела к ней возвращаться. Снова. Если предположить, что в будущем нас не ожидала карточка «Отправляйтесь в тюрьму», то мне нравилось, во что превращается моя жизнь под крышей Бьянки. Такой вариант я еще не пробовала, и он работал.

Я не думала о ее доме как о месте преступления. Мне легко было не вспоминать о том, что я сделала в ванной, что Бьянка сделала в столовой. Хотя мы все еще ждали, пока до нас докатится взрывная волна из Лас-Вегаса, это место казалось мне… очищенным. В нем не было призраков. У него снова был потенциал. Конечно, одна жизнерадостная девочка, которой-было-уже-почти-пять-лет, время от времени спрашивала, куда делся ее папочка, но, судя по всему, неплохо воспринимала его отсутствие. Тем более, что к ним переезжала лучшая в мире тетушка — ну разве не классно?

Однако мне нужно было забрать кое-какие частички прошлого, подвязать кое-какие концы. Я не могла до бесконечности копаться в шкафу Бьянки, пытаясь найти там одежду, которая подойдет и мне. Сырья на нас с ней ушло примерно одинаковое количество, только придали ему разную форму.

Поэтому я и вернулась в Брумфилд, в дом, который делила с Валом, впервые за… охренеть, за восемь дней. У меня была робкая надежда на то, что все пройдет гладко. В последний раз он пытался до меня дозвониться утром понедельника, когда я ехала в Вегас, а это могло означать, что я для него, как и он для меня, уже в прошлом.

А теперь было воскресенье — а по воскресеньям он чаще всего оставался дома, — и машина Вала стояла в гараже, а значит, он должен был оказаться на месте. Однако… его там не оказалось. Я вошла в дом, в котором царила странная тишина, а воздух пропитался явственным ощущением беды. Дом казался слишком открытым, слишком пустым, слишком необжитым, и не только из-за нехватки мебели. Причина была более существенной.

Дом был мертвым, словно уже давно не слышал биения человеческого сердца. От этого мое собственное сердце прибавило ходу.

А еще я уловила мерзкий запашок, поднимавшийся снизу, — как будто протухло что-то на мясном прилавке. Не само мясо — запах был не настолько силен. Скорее, окровавленный пенопластовый лоток, на котором оно лежало. Я позволила чутью вести себя и очутилась внизу, оглядывая комнату, в которой Вал хотел устроить спортзал, но сподобился только притащить прошедшую через несколько рук беговую дорожку.

Я не могла представить себе ни одного положительного сценария, итогом которого были бы этот запах и вырезанный из ковра большой квадрат. К тому же с поручней дорожки свисали шнуры от занавесок, как будто кто-то играл здесь в «озорную домохозяйку».

Какого хера, Вал? Ну правда, в чем прикол?

Когда наверху открылась и закрылась входная дверь, я сразу поняла, что это не он. Звук был не тот. До этого я даже и не задумывалась, что у приходящего-домой-Вала есть свой характерный звук или что я на него настроена. Но это было так. Какая типичная для парочек вещь — а ведь я этого совершенно не осознавала. И не знала, что могу так бояться за него и тосковать по нему.

Наверху лестницы стояла женщина и смотрела на меня. Черные слаксы, удобный черный свитер, черные ботинки, выбранные за практичность, а не за стиль. Я ее раньше никогда не видела. Гладкие черные волосы, не короткие и не длинные. А глаза, кажется, серые? Почему бы и нет, для разнообразия. Так, стоп, мы все-таки знакомы.

— Ты ведь подружка Аттилы, да? — спросила я. — Эви, кажется?

Она приподняла бровь — очень густую бровь. Эви не относилась к поклонницам выщипывания.

— А я думала, ты была слишком бухая, чтобы меня запомнить.

Так много остроумных ответов, так мало времени. Так много более важных дел.

— Что ты здесь делаешь? Ты за мной следила?