Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Я тут привез немного оленины для тетушки Пол. От нее и узнал, что вы приехали, — сказал Рэй. — Соболезную насчет Эви. Тетушка Пол в ней души не чаяла.

Пока я убирал в холодильник молоко, бекон и все остальное, Джина извинилась, проскользнула мимо меня и устремилась на запоздалое свидание с какой-то комнатой или кладовкой, предоставив нам с Рэем вести неизбежную светскую беседу.

— На что ты положил глаз? — спросил он. — В смысле, что на память возьмешь?

— Пока не знаю, — ответил я. — Может, дедушкино ружье, если оно найдется.

— Часто на охоту ходишь?

— Не ходил с тех пор, как он меня с собой брал. А уж после того, как я вернулся из армии… скажем так, мне не слишком-то хотелось снова целиться в кого-нибудь живого и нажимать на спусковой крючок. — С аттестацией при поступлении на работу я справился без проблем, но там стрелять нужно было по мишеням, а не по тому, что кричало, истекало кровью и пыталось уползти на животе. — Но я думал, что если отыщу знакомое с детства старое ружье, то, может быть… — Я пожал плечами. — Наверное, я мог бы попросить, чтобы мне его отдали, когда умер дедушка, но это было бы неправильно. Бабушка, конечно, на охоту не ходила, но она жила здесь одна, и ей оно было нужно больше, чем мне.

Рэй кивнул:

— Особенно после того, что случилось с твоей сестрой.

Я незаметно изучил его взглядом, после чего сообразил, что до сих пор не снял солнечные очки, прямо как в магазине. «Это мог сделать и ты», — подумал я. У меня не было причин его в этом подозревать, но когда убийство остается нераскрытым, а тело — ненайденным, такие мысли не могут не приходить тебе в голову при взгляде на некоторых людей: тех, кто живет поблизости, кто мог сюда заехать, кто был с вами знаком. Тех, о ком тебе давно уже ничего не известно. Если Рэй знал, где найти ягоды, он знал и где закопать девушку.

— Особенно после этого, — согласился я.

— Я что-то не то сказал? — спросил Рэй. — Прости, если так.

Голос у него был искренний, но я уже несколько лет слушал искренние голоса. «Не, начальник, я не знаю, кто спрятал это перо у меня под матрасом». «Это не я, начальник, я этот пакет с брагой и в глаза не видел». Все они были искренними насквозь, до самой гнили в сердцевине.

Другие надзиратели предупреждали меня с самого начала: «Однажды ты начнешь смотреть на всех так, будто они в чем-то виновны».

Я отказывался им верить: «Нет, я же знаю, что работу нужно оставлять на работе».

А теперь новички выслушивали то же самое уже от меня.

Я снял очки.

— Ты ничего плохого не сказал. Просто от такого невозможно оправиться. Время не исцеляет раны, оно только наращивает шрамы. — Я подошел к сетчатой двери, выглянул наружу и вдохнул запах осеннего дня, золотистый аромат согретых солнцем листьев. — Тут все сильно изменилось, да?

Рэй пожал плечами:

— А где не изменилось?

Мы с ним вышли на улицу, и я поднял лицо к солнцу, закрыл глаза и прислушался, думая о том, что хотя бы звуки здесь остались прежними. Все теми же приветливыми, тихими голосами птиц и открытых пространств.

— Когда я был в магазине, мне, пожалуй, и пальцев двух рук не хватило бы, чтобы сосчитать людей, которым осталось меньше пяти лет, — сказал я. — Как это началось?

Рэй пристально уставился на меня. Я знал это даже с закрытыми глазами. Я ощутил это так же отчетливо, как если бы он ткнул меня двумя пальцами. Когда я открыл глаза, он выглядел именно так, как я себе представлял.

— Ты ведь теперь в УБН[9] работаешь, да, Дилан? — спросил он.

— Я надзиратель. Я никого в тюрьму не сажаю, я только пытаюсь поддерживать порядок среди тех, кто там оказывается.

Он засунул руки в карманы и покачался на пятках, устремив взгляд куда-то вдаль.

— Ну… это началось так же, как и все остальное. Понемногу. Дело в пространстве. Пространстве и уединенности. У нас тут и того и другого полно. И еще в свободном времени. Его у нас тоже полно.

Насколько я помнил, у его двоюродного деда свободного времени не было никогда. Мистер Тепович всегда едва-едва успевал сделать все, что нужно было сделать. И мой дедушка тоже. Мне стало любопытно, откуда взялось все это свободное время.

— Интересно, сколько тут метоварен, — сказал я.

— Понятия не имею. Я знаю только то, что до меня доходит, а доходит до меня немногое.

«Не могу помочь, начальник. Я тут вообще не при делах».

— Но если тебе повезет и ты спросишь верного человека, — продолжил Рэй, — он, должно быть, скажет тебе, что это единственное, в чем он когда-нибудь был хорош. Единственное, что у него получается.

Деревья перешептывались, лаская листвой скворечники-горлянки.

— Быть может, он даже скажет, что это святое дело.

Этого я услышать не ожидал.

— И кто же его освятил?

Колебание и неуверенность Рэя показались мне первыми искренними выражениями на его лице с тех пор, как разговор свернул в это русло.