Под эти отнюдь не радостные мысли я продолжал пялиться в боковое окно автомобиля и всматривался в сплошную темень. Приближавшееся к полуночи время мне совсем не давало возможности поглазеть на дорогу. И лишь изредка, на очередном повороте, фары автомобиля вытаскивали из черноты куски безрадостной картины поздней осени – совершенно голые деревья, на которых стаями сидели нахохлившие вороны; пустые черно-белые поля, едва припорошенные грязно-серым снегом.
– Товарищ Михайловский, сейчас переезд, а потом и до места рукой подать, – одним ухом я зацепил кусочек от реплики водителя Сталина, отвечавшему на вопрос «бати». – Километров десять осталось… Сын ваш там не замерз?
Я буркнул в ответ что-то отрицательное и снова уткнулся в окно. Мысли о предстоящем просмотре и обсуждении меня никак не оставляли в покое. «Сто процентов, эти черти заранее накрутят Сталина. Короче, смотреть он будет уже хорошо заряженный».
Автомобиль тем временем стал снижать скорость. В переднее стекло было видно большое яркое пятно, которое, словно пузырь, захватывало невысокую будку обходчика с клубящимся над ней дымком, стоявшего его самого и еще неровный круг железнодорожных путей примерно в два десятка метров в диаметре. «Немного осталось ехать… Вон и обходчик тусуется. Трясется, поди, думает, что сам Хозяин едет. А что, “Паккард” приметный, Большой Босс на нем каждый день до дачи мотается».
Когда мы подъехали еще ближе, то мне удалось рассмотреть фигуру обходчика. Он, одетый в форменную тужурку с большим количеством пуговиц и теплую зимнюю шапку, действительно тянулся перед ними. Казалось, еще немного – и он по стойке смирно встанет.
Мы уже почти поравнялись с ним, автомобиль еще больше сбросил скорость. «Этот дядька, похоже, сейчас и честь отдаст… Ха-ха… Точно, руку поднимает. Стоп! Чего это он? Мать вашу…»
Не веря своим глазам, я увидел, как из поднятой руки обходчика, невысокого, чуть скособоченного мужичка, выглядывает какая-то странная толстая трубка, которой у него просто не должно было быть. При этом на лице его вдруг застывает какое-то отчаянное выражение.
– Ой! – повернувшийся ко мне что-то сказать «батя» вдруг рванул с переднего сидения назад, одновременно крича во все горло. – Газу! Газу, мать твою!
Тут же спереди и сзади нас начали колотить пулеметы, превращая в решето и грузовик охраны, и передовую машину сопровождения. Патроны винтовочного калибра с детского расстояния в полсотни метров прошивали на раз тонкий металл машин, поражая сидевших внутри и корежа внутренности двигателя.
– Гони! – шофер уже вжал педаль в пол, и заревевший диким зверем тяжелый «Паккард» едва не прыгнул вперед, как фальшивый обходчик открыл стрельбу. – Димка!
Последнее, что я увидел перед выстрелом этого выкидыша гранатомета и прыжка на меня «бати», было яркой вспышкой сгорающих пороховых газов. Почти сразу по машине нечто ударило с чудовищной силой, бросая ее на несколько метров в сторону и вырывая из нее целый кусок металлической поверхности.
– …ка! Димка! Ты слышишь меня?! – из забытья меня вытащил хриплый голос Михайловского. – Да очнись ты, черт тебя дери! Димка! Очнись, миленький! – и в голосе слышалось столько боли и безысходности, что я попытался собраться. – Ну вот, миленький… Давай, давай.
Я открыл глаза и сразу же уткнулся в его бледное, без единой кровинки, лицо. Тяжело дыша, он пытался мне что-то вложить в руку.
– Соберись, сынок, – я перехватил его руку и почувствовал характерную тяжесть пистолетной рукоятки. – Возьми… Слышишь, со всех сторон обложили нас, твари.
И спереди, и сзади продолжалась активная стрельба. Судя по всему, часть моего сопровождения то ли из грузовика, то ли из первой машины уцелела и сейчас суматошно отстреливается.
– Слушай… внимательно, – слова ему давались с трудом. – Сейчас выходи из машины и ползи в сторону железки. Стреляют с противоположной стороны. Доползешь до первых деревьев и забейся под какой-нибудь корень, – от тяжелой отдышки Михайловский замолчал и смог продолжить лишь через несколько минут. – По лесу не бегай, не ори и, ради бога, не пали во все, что движется… Противник у нас опытный. В два счета тебя спеленают… Спрячься и сиди… Стрельбу должны услышать, и наши здесь скоро должны быть… Иди, иди.
Только сейчас я обратил внимание, что взятый у него пистолет был липкий от крови.
– Куда попали? – не давая ему закончить, я попытался перевернуть его на спину.
– Уходи, сынок, – «батя» из-за пазухи тянул другой пистолет. – Тебе нельзя попасть в руки врага. Уходи! – рука его вцепилась мне в ворот и притянула к нему. – Уходи, слышишь?! Я отвлеку их…
Я осторожно отцепил его пальцы и несколько секунд пристально смотрел на него, стараясь запомнить черты лица. Судя по утихающей стрельбе, наши шансы уцелеть в этой засаде приближались к нулю. Тут же, словно чувствуя, что мы больше не увидимся, Михайловский нащупал мою руку и… после тяжелого вздоха затих.