Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— Но Владимир Ильич пишет и другое. — Член МК Алексей Ломов попросил у Смидовича письмо. — «Если нельзя взять власти без восстания, надо идти на восстание тотчас». — Он интонацией выделил подчеркнутые Лениным слова. — Сорганизовать пусть маленький, но мощный боевой кулак и выступить, — развивал свою мысль Ломов. — При той расхлябанности, которая царит в московских военных органах, мы можем рассчитывать на победу.

Присяжный поверенный Георгий Ипполитович Оппо–ков, известный в партийных кругах под псевдонимом Алексей Ломов, молодой, — ему еще не было и тридцати, — высокий, представительный, в аккуратно выутюженном костюме, с бантом вместо галстука. Это был решительный, волевой человек, за плечами которого остались годы тюрьмы и ссылки за революционную деятельность. Смидович встретился с ним в апреле, когда Ломова избрали в Совет рабочих депутатов. Петру Гермогеновичу нравилось подсесть к нему за столик в столовой и, хлебая пустые щи, послушать какую–либо занимательную историю из жизни в северной ссылке.

— Крепкий кулак из Красной гвардии и революционно настроенных солдат! — убежденно повторил Ломов.

— А может быть, лучше подождать, пока начнет столица, Питер, — проговорил Пятницкий.

— А нужно ли ждать? — Ломов обвел всех вопросительным взглядом. — Обратите внимание на слова Владимира Ильича: «Необязательно «начать» с Питера. Если Москва «начнет» бескровно…»

— Вот видите, Георгий Ипполитович, бес–кров–но! — перебил его Смидович.

— Петр Гермогенович, голубчик! Разве кто–нибудь из нас хочет крови? Хочет гражданской войны? Но если без кровопролития не обойтись, надо начать в наиболее подходящий момент, чтобы выиграть битву наименьшей кровью. И такой момент наступает!

Ломова не поддержали. Было решено продолжать активно готовиться к восстанию в Москве.

Накал классовой борьбы усиливался с каждым днем. На лозунгах, которые несли манифестанты, с импровизированных трибун постоянно и все более властно звучали требования: «Власть Советам!», «Мир народам!», «Земля крестьянам!» Непримиримые враждующие партии — буржуазные разных мастей и большевистская — стояли лицом к лицу, готовые к решающей, последней схватке. Возможность достижения победы мирным путем, возможность мирного развития революции, мирной борьбы партий внутри Советов, о чем недавно писал Ленин, была сорвана меньшевиками и эсерами, время упущено, и осталось одно — вырвать победу, завоевать власть уже не силой слова, а силой оружия.

Утро двадцать четвертого октября Петр Гермогенович по многолетней привычке начал с чтения газет. Он, конечно, уже знал, что в Калуге казаки разогнали Советы. Об этом много говорили вчера на заседании МК, на котором обсуждался вопрос, где достать оружие для восстания, которое может начаться со дня на день. И вот сегодня газеты впервые открыто заговорили о гражданской войне.

— Соня! — крикнул он возившейся в детской Софье Николаевне. — Послушай, что пишет «Социал–демократ». — Голос у Смидовича был взволнованный и тревожный. — «Правительство объявило гражданскую войну и уже одержало победу в Калуге… С врагами не разговаривают, их бьют… Необходим немедленный отпор». — Он помолчал. — Ну что ж… Пора разговоров прошла. Наступило время действовать.

Петр Гермогенович зашел в детскую и тревожно посмотрел на спящих. Софья Николаевна поняла его.

— Если начнется стрельба, Маруся уведет детей к Вересаевым. Там спокойнее.

Они вышли вместе: Петр Гермогенович — в Моссовет, Софья Николаевна — в Хамовнический райком партии. На афишах, тумбах уже висел приказ полковника Рябцева: «В обществе распространяются слухи, будто бы округу, и в частности Москве, кто–то, откуда–то и чем–то грозит. Все это совершенно неверно… Стоя во главе вооруженных сил округа и на страже истинных интересов народа… я заявляю, что никакие погромы, никакая анархия не будут допущены. В частности, в Москве они будут раздавлены верными революции и народу войсками беспощадно. Сил же на это достаточно».

— Какое бахвальство! — сказала Софья Николаевна, прочитав приказ.

— Как знать… — задумчиво промолвил Петр Гермогенович. — У Рябцева силы все–таки есть. Это у нас их пока мало… Пока, — повторил он.

Петр Гермогенович очень спешил и, может быть, впервые за последнее время пожалел, что лишился ярко–красного автомобиля…

Следующий день был хмурым, по–настоящему осенним. В столовой Моссовета, где на завтрак кормили преимущественно перловой кашей, прозванной «шрапнелью», к нему подошел врач Михаил Федорович Владимирский, знакомый еще по берлинской группе «Искра». Его только что избрали членом Боевого партийного центра.