Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

— А между тем все очень просто. Как тебе известно, сегодня ни одна буржуазная газета не вышла и в продажу поступили только наши «Известия». Почти весь тираж разошелся очень быстро, и тогда возникла мысль придержать несколько сот номеров и вечером продать их с молотка.

— Это им в отместку за то, что жгли наши газеты, — сказала Софья Николаевна, вспомнив огромные костры, которые зимой черносотенцы устроили, сжигая большевистские газеты. — И за сколько же продавали «Известия»?

— Сейчас спросим.

«Продавал» газеты член большевистской фракции Моссовета. Завидя Смидовича, он улыбнулся и похлопал рукой по лежавшей на скамейке сумке.

— Вот, Гермогенович, наторговал целую кайстру грошей.

— Сколько же? — спросил Петр Гермогенович.

— Еще не считал, но богато. Один номер аж за тысячу рублей пошел. Другие — по сотне…

— Ай да молодцы! — воскликнула Софья Николаевна. — А теперь признавайся, — она посмотрела на мужа, — твоя затея?

Петр Гермогенович виновато развел руками.

— Увы, не моя… Я лишь поддержал предложение товарищей, как пополнить партийную кассу.

Жизнь с каждым днем дорожала. Картофель, овощи, сахар распределялись через домовые комитеты. Правда, иногда можно было кое–что достать через Моссовет, но Петр Гермогенович категорически отказался от каких бы то ни было поблажек и сказал, что не станет отделяться от рабочей массы, которая голодает.

Хлеб он получал в ближайшем от Моссовета магазине, ходил за ним сам и приносил домой весь свой дневной паек — сначала фунт, а потом полфунта.

Не стало хватать самых «ходовых» товаров. Смидович носил старенький, изрядно потертый пиджак, и Софья Николаевна однажды сказала, что это неудобно и надо где–то достать новый. Петр Гермогенович, никогда не придававший большого внимания одежде, посмотрел в зеркало и убедился, что Соня, как всегда, права. На следующий день после этого разговора он зашел в магазин на Петровке, выбрал какой–то плохонький — других не было — костюм и достал паспорт. На нем приказчик поставил штемпель, чтобы его владелец не смог до конца 1917 года купить еще один костюм.

В этой обнове, сидевшей мешковато на его не очень складной фигуре, он и пошел рано утром на работу. Ярко–красного автомобиля, который когда–то, очень давно, с шиком отвозил его на электростанцию, уже не было. Впрочем, Смидович нисколько не жалел, предпочитая ходить пешком.

День, как обычно, предстоял трудный, жаркий, заполненный делами до поздней ночи. Объединенное заседание исполкомов Совета рабочих и Совета солдатских депутатов. Митинг у солдат запасного полка. Надо было не забыть зайти в Центральный штаб Красной гвардии: Алексей Степанович Ведерников просил зачем–то принести план Москвы.

Вспомнились Пресня, девятьсот пятый год, Ведерников, передавший Седому воззвание дружинников. Он по–прежнему связан с рабочими–дружинниками и сейчас добывает для них оружие. Не за тем ли позвал его Сибиряк?..

На круглых тумбах мальчишки с ведерками и кистями на длинных ручках расклеивали афиши представлений. Шли какие–то вульгарные пьесы вроде «Тайны дома Романовых», в варьете «Летучая мышь» объявлена «увлекательная программа с раздеваниями…» Выступление поэта Константина Бальмонта и тут же на афише перечень новых стихов, которые он прочтет: на первом месте — «Этим летом я Россию разлюбил».

Петр Гермогенович шел бульварами, и тень от лип, тихий шелест их листвы, вымытой ночным дождем, помогали думать. А думать было о чем. Недавно вышли из правительства кадеты, зло высмеянные незнакомым до этого Смидовичу поэтом Маяковским. Петр Гермогенович улыбнулся, вспомнив понравившиеся строчки про красную кадетскую шапочку: «Кроме этой шапочки, доставшейся кадету, ни черта в нем красного не было и нету». Однако улыбка сразу же сошла с лица: он задумался над тем, что же последует за этим кадетским трюком. Очень остро стоит вопрос о власти — в чьих руках ей быть и возможна ли коалиция с буржуазией, как об этом на всех перекрестках трубят меньшевики.

Петр Гермогенович решил сначала зайти в Центральный штаб Красной гвардии, организованный еще в апреле. Штаб помещался в гостинице «Дрезден» и занимал две небольшие комнаты.

Смидович вошел в ту, откуда доносились голоса Ведерникова и Штернберга. Известный астроном профессор Павел Карлович Штернберг, высокий, с большой седеющей бородой, рассматривал потрепанный, порванный на сгибах план Москвы, исчерченный какими–то непонятными значками. Со Штернбергом Петр Гермогенович познакомился еще в 1906 году — встречался с ним в обсерватории.

— Здравствуйте, Петр Гермогенович! — приветствовал его Ведерников. — Принесли?

— Принес… Приветствую вас, товарищи! — Смидович пожал руки обоим. — Но, собственно, зачем вам мой план, если у вас, я вижу, есть куда более подробный?

— Пригодится… А ежели найдется еще, прошу покорно пожертвовать штабу.

Алексей Степанович Ведерников, в недалеком прошлом рабочий с завода «Дукс», мало изменился за эти годы. Крупный, сильный, с волевым взглядом он даже своим обликом подходил к той должности, на которую был назначен — начальника Центрального штаба Красной гвардии.