Непреодолимое черничное искушение

– Что вы такое говорите?! – голос у меня звенел от возмущения. – Вы же даже не знаете мою бабушку! И у вас нет никакого права так говорить!

– Я знаю достаточно, чтобы составить собственное мнение. Мнение Шугар, – теперь она воинственно ткнула пальцем себе в грудь. – Я хорошо знаю этот типаж. Ваша бабушка спала и видела, когда уедет отсюда – она не собиралась прозябать здесь всю жизнь, собирая чернику, вот и сбежала с каким-то докторишкой из Чикаго.

«Да как она смеет!» – подумала я, вставая и поворачиваясь к Хайдену.

– Я готова. Пошли отсюда.

– А, решили смотаться, – ее голос стал теперь спокойным и почти ласковым. – Думаете, старая Шугар только мусорок копит? Что ж, а было бы, наверно, интересно взглянуть, что ЕЩЕ у меня есть – раз вы так уж дорожите всякими семейными, так сказать, ценностями, – она приподняла одну бровь. – Не хотите пройти со мной?

Мы с Хайденом переглянулись. Я прекрасно понимала, что он никуда не хочет с ней идти.

– Но вдруг у нее есть еще что-нибудь бабушкино? – прошептала я.

И мы направились вслед за Шугар по узкому коридору и вошли в темную спальню, в которой пахло почему-то микстурой от кашля.

В свете, льющемся из двух маленьких окон, я увидела коробки, сложенные в высокие башни, заваленные книжные полки, сумки и мусорные контейнеры, в которых хранилась коллекция Шугар. Я заставила себя войти внутрь, а Шугар включила лампу.

– Вот тут вещи вашей бабушки, – она обвела рукой комнату.

– Вещи моей бабушки? – я покосилась на Хайдена. – Значит, действительно есть еще что-то.

Шугар повела нас мимо постели в угол комнаты, где стояли, прислоненные к стене и повернутые к нам тыльной стороной, прямоугольные доски, несколько штук, разного размера, от маленьких до больших.

– Что это такое? – спросил Хайден, подходя поближе.

Когда я сделала шаг вперед, я заметила, что доски стянуты ремнем и у каждой есть рама.

– Это… картины? – я бросилась к доскам. – Картины! Мы просто видим их обратную сторону!

Я схватила одну и повернула к себе лицом. На полотне два на три фута была изображена парусная регата – картина была написана живыми, красочными мазками и полна солнечного света. На переднем плане – три маленькие парусные лодки с надутыми парусами, за ними – другие лодочки, пытающиеся догнать вырвавшихся вперед лидеров. Синие, с белыми верхушками волны бьются о борта лодок… На картине был Мэн. И я почти чувствовала запах соли и ветра. Взглянув в правый нижний угол, я увидела знакомый острый почерк – эти буквы я узнала бы из тысячи. Рут Годдард.

Хайден взял картину и поставил ее к нам лицом. Мы сделали шаг назад, чтобы рассмотреть ее получше, и во рту у меня пересохло.

– Ничего себе… – только и смогла я сказать.

– Ничего себе – это точно, – кивнул Хайден. – Это твоя бабушка рисовала?

– Да, думаю, она, – я подошла поближе и дотронулась до картины – казалось, в эту воду можно было опустить руку: я как будто чувствовала соль на своей коже, как будто слышала звук, с которым лодка врезается в волны. И видела, как бабушка рисует эту картину: не знаю, когда и где она это делала, но я четко видела ее перед мольбертом, смешивающую краски и кладущую мазок за мазком на холст.

Я взяла следующую картину, меньшего размера, и развернула ее лицом к себе. Там был нарисован молодой человек, он стоял на черничном поле, в отдалении виднелся красный сарай. Юноша стоял между двумя рядами кустиков черники, держа на ладони горстку ягод, а другой рукой сжимая ручку красного ведра. Солнце играло бликами и на ведре, и на ягодах, и на светло-каштановых волосах юноши. Нос у него был усыпан веснушками. И вообще он был очень похож на того юношу, который был нарисован на картине на чердаке Сьюзан Портер. Чет Каммингс.

– Посмотри, – шепнула я и провела пальцем по картине, ощущая каждый выпуклый мазок. – Я думаю, это Чет Каммингс, – мой палец опустился в правый нижний угол, где было написано имя: Рут Годдард.

– Очень красиво, – сказал Хайден и поставил полотно рядом с предыдущим. – Давай посмотрим другие картины.

Седая женщина в белом переднике стоит, гордо выпрямившись, перед небольшим прилавком, на котором выставлены для продажи корзины с фруктами.

Два мальчика пускают желтый деревянный кораблик в маленькой луже.

Обе картины подписаны – «Рут Годдард».

Я повернулась к Шугар:

– И все это принадлежало моей бабушке, да?

Она выпустила в мою сторону облако табачного дыма.

– Так точно.

Я присела на краешек кровати, чудом свободный от всякого хлама, и уставилась на парусную регату. Было что-то в том, как отражалась лодка в воде… эти миллионы переливающихся, переходящих один в другой оттенков, на фоне синей воды… что-то, что заставило меня вспомнить.

Я стою на причале с бабушкой. Мы смотрим на отражения в воде, на тени от лодок, и она спрашивает:

– Какие цвета ты видишь, Эллен?

Я показываю на лодку, выкрашенную в желтый цвет, и отвечаю:

– Желтый.