На обратном пути в гостиницу я ехала мимо Кенлин Фарм. И увидев проем в стене и грязную дорогу, ведущую внутрь, не удержалась и свернула туда. Солнце светило мне в глаза, пока колеса моей машины ехали по проложенной грузовиком Роя колее. Припарковавшись у стены, я пошла по следам, оставленным двумя днями ранее, и забралась на склон, где мы сидели. На его вершине я приставила к глазам видоискатель камеры и медленно повела ее в сторону, как учила меня бабушка. Снимать можно было бесконечно – с каждой точки обзора картинка получалась изумительная и неповторимая: заросли дикого красного винограда, упавшие валуны, из которых выстраиваются удивительные геометрические фигуры, зеленый лишайник, покрывающий камни, балтиморская иволга, похожая на чуть подсохший апельсин, а внизу, у самых моих ног – кузнечик, зацепившийся за стебелек фиолетовой астры. Я могла бы провести здесь целый день – и все равно увидела бы лишь малую часть здешней красоты, только то, что лежит на поверхности. И то далеко не все.
Солнце ласковым теплом окутывало мне плечи, когда я наклонялась, чтобы снять бутоны желтого болотника, перистые лепестки василька и невесомые, кружевные крылышки двух ос, кружащих над крохотными белыми цветочками багульника. Когда я закончила фотографировать бабочку-монарха, отдыхающую на молочае, я вдруг обнаружила, что с момента моего приезда прошло уже больше часа.
Я пошла вниз по склону, наслаждаясь пением птиц, ароматами некошеной травы и полевых цветов, запахом влажной земли у меня под ногами. Справа я увидела группу деревьев и тот одинокий дуб, на ствол которого два дня назад облокачивался Рой.
Тут можно было бы сделать отличную фотографию, подумала я: одинокое дерево, эти скрюченные корни и ветки, которые переплелись, словно купол зонтика, и другие деревья поодаль… как будто дети, которые играют за спиной у родителя.
Я подходила ближе, уткнувшись в объектив и поворачивая голову налево-направо, пытаясь уловить наиболее выигрышный ракурс и то приближая, то удаляя изображение в поисках идеальной картинки.
«Нужно рассмотреть любую вещь с разных сторон – только так ты по-настоящему узнаешь ее», – так говорила бабушка. Я поворачивалась вокруг своей оси, делая снимки отдельно стоящего дерева и рощи с разных позиций. И тут увидела нечто, что заставило меня замереть.
В объектив я сейчас наблюдала одинокий дуб слева, а справа за ним рощицу. Вдалеке же я заметила то, чего не видела раньше – просто не могла видеть два дня назад. В зарослях полевых цветов, наполовину похороненный под ними, скрывался старый каменный фундамент какой-то постройки. И все вместе – дуб, рощица, этот фундамент – все это выстраивалось в одну линию, точно так же, как на картине, хранящейся на чердаке Сьюзан Портер. Я вдруг поняла, что не хватает только сарая справа, впереди от меня, как раз там, где находились остатки постройки. Это и был сарай! Когда-то там стоял сарай!
А еще на этой картине не хватало бабушки и Чета.
Мурашки со спины переползли мне уже на руки, когда я осторожно подошла еще ближе. Булыжники, вывалившиеся тут и там из стены, валялись на земле, поросшие лишайником – и эти яркие, солнечно-желтые и изумрудно-зеленые пятна лишайника на камне выглядели так, словно какой-то художник в приступе творческого вдохновения расплескал на них золотую и зеленую краски…
Я стояла, боясь пошевелиться, словно оглушенная, и думала о бабушке и о Чете Каммингсе. Я чувствовала ее повсюду, она была здесь везде и во всем: и земля у меня под ногами, и обожженные солнцем булыжники, и стебли полевых цветов, которые щекотали мне икры – все это была она, бабушка, она как будто говорила со мной и легонько гладила меня по плечу…
В холл «Виктори Инн» я почти вбежала – мне не терпелось рассказать Хайдену о своем открытии, сделанном в Кенлин Фарм. Около стойки Паулы стояла женщина в элегантных брюках цвета слоновой кости – ее светло-пепельные волосы были красиво уложены аккуратными волнами, на макушке поблескивали дорогие солнечные очки. Рядом с ней стоял небольшой чемодан из страусиной кожи.
Я ошарашенно моргнула.
– Мама?
Мать повернулась ко мне.
– Моя дорогая! – Она раскрыла мне объятия и поцеловала в обе щеки, на руках ее при этом тихо звякнули золотые браслеты.
– Мама, что ты здесь делаешь? – я глазам своим не верила.
Она отступила на шаг и изучила меня с ног до головы внимательным взглядом.
– Ты изменила прическу? Волосы лежат… необычно.
Я невольно подняла руку и потрогала волосы.
– Правда? – рассмеялась я. – Наверно, я просто забыла причесаться.
Мне вдруг снова стало одиннадцать, и я машинально начала лихорадочно приглаживать волосы, пытаясь привести их в порядок.
– Так откуда ты здесь? И что…
Моя мать посмотрела на меня так, словно я сообщила ей, что похитила ее тренера по йоге и требую за него выкуп.
– Милая, ты же выходишь замуж через три месяца. Совсем неподходящее время для того, чтобы перестать заботиться о том, как ты выглядишь.
Паула откашлялась, и мы с мамой повернулись в ее сторону.
– Так вы хотите расплатиться карточкой или наличными?