Непрерывное восхождение. Том 1. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Воспоминания современников. Письма Н. К. Рериха, Ю. Н. Рериха, С. Н. Рериха. Труды

«Посылая репродукцию с картины “Сергий”, я не преследовал какой-либо определенной цели. Но послал ее, конечно, не случайно. Прежде всего, я не послал бы ее человеку, во внутренней сущности которого я был бы не уверен. Чтение Ваших предисловий и примечаний к книгам “Махабхараты” не могло оставить меня равнодушным к Вам не только как к ученому, “делающему свою работу”, но и как к человеку, делающему свою жизнь. Репродукция “Сергия” была своего рода “заявкой” на обмен мнениями по основной тематике…» (6 июня 1965 г.).

Б. Л. Смирнов – П. Ф. Беликову:

«Я очень, очень благодарен Вам за Правду Ваших писем. Скажу откровенно, мне не раз писали люди Вашей ориентации, но далеко не Вашей правдивости и чистоты. Это чувствуется резко» (письмо не датировано).

П. Ф. Беликов – Б. Л. Смирнову:

«Глубокоуважаемый Борис Леонидович <…>. Было бы недостаточным сказать, что я очень ценю возникшую между нами переписку. Я чувствую, что она ведется в плане, где обмен мнениями влечет за собой большую ответственность, где сталкиваются не только два мировоззрения, но и два жизненных пути. И здесь, конечно, нельзя быть не до конца искренним. И особенно потому, что если “На каком бы пути ни приблизился ко мне человек, на том пути и благословлю его”, то вряд ли у меня и Вас могут возникнуть сомнения в цели наших путей. Цель, конечно, одна – Высший смысл жизни и стремление следовать Ему в мыслях и действиях» (6 июня 1965 г.).

Б. Л. Смирнов – П. Ф. Беликову:

«Месяц прошел со дня получения Вашего письма. Месяц длительных и напряженных бесед с Вами <…>. Тема нашей переписки для меня жизненно важна в буквальном смысле слова, Вы – единственный человек, общение с которым по этой важнейшей для меня теме мне предоставила Жизнь <…>. Вот написал Вам большое письмо, а будто бы и не писал, так много еще осталось тем…» (20 мая 1965 г.).

Смирнов работает на пределе физических возможностей и часто из-за неспособности встать с постели кладет на одеяло дощечку для письма. В это время ему приходит приглашение от министра образования Индии посетить его страну, и через Павла Федоровича уже есть договоренность о встрече со Святославом Николаевичем Рерихом. К сожалению, смерть академика помешала этой встрече, но он успел сделать перевод всех философских текстов «Махабхараты» и подстрочный черновой перевод десятой книги «Успение».

«Свою чашу земного Подвига Борис Леонидович наполнил до краев…» – такими словами откликнулся Павел Беликов в письме-соболезновании к вдове академика Л. Э. Лысенко-Смирновой. А она через пять лет поблагодарила: «Спасибо за Ваш большой, самоотверженный труд-битву. Желаю победы» (24 августа 1972 г.).

К сожалению, Павел Беликов главные свои книги закончить не успел, хотя тоже очень спешил. Но он все же успел сделать то, что считал для себя не менее важным – передать свои знания: «Ряды молодых растут и ширятся, и этому делу нужно сейчас отдавать остаток своих сил и знаний. Как говорится, “умирать собирайся, а поле сей”. Эстафета должна быть передана, кто-то донесет ее к нужному сроку в положенное место», – писал он 16 марта 1976 года Г. Ф. Лукину в Ригу.

Всегда чрезвычайно скромный, совершенно чуждый амбициям, в письмах он называл свой архив источником для новых исследований и конечно же, как всегда, преуменьшал свою роль. Живительная родниковая вода этого источника превратилась в мощный духовный водопад для всех ищущих высший и светлый путь в жизни.

Таллинн, февраль 2001 г.

Людмила Шапошникова

Хранитель

«В иных встречах, в иных сплетениях событий, не представляющих на первый взгляд ничего исключительного, сокровенная сущность нашего бытия проявляется гораздо ярче, чем в нашей повседневной жизни».

Ги де Мопассан

В мае 1972 г. Святослав Николаевич Рерих пригласил меня погостить на его вилле в Гималайской долине Кулу. Там я впервые увидела не только непередаваемую красоту самых высоких на нашей Планете гор, но и соприкоснулась с уникальным и неповторимым миром Рерихов. На вилле все осталось так, как было при Николае Константиновиче и Елене Ивановне. Святослав Николаевич поселил меня в комнате своих родителей, где был камин, стояли две кровати, а у старинного шкафа – кресло, в котором, как он объяснил мне, любила сидеть Елена Ивановна. Комната эта соединялась с другой, много меньшей, с окном на двуглавую заснеженную вершину Гепанга. Здесь были только простой, деревянный письменный стол и стул с высокой спинкой. Святослав Николаевич провел рукой по столу, на котором лежали какие-то бумаги, посмотрел в окно и на какое-то мгновение задумался.

– Вот здесь, на этом столе, – сказал он, – моя матушка записывала многое из того, что потом составило книги Живой Этики. Теперь за ним будете работать вы, если, конечно, вам это понадобится. – И улыбнулся чуть хитровато. – А спать будете тоже на ее кровати.