Мы пришли в гостиницу ясным январским днем, уже 1975 года, около полудня. Святослав Николаевич, предупрежденный Беликовым, ждал нас в номере. Павел Федорович представил меня, и я с трепетным чувством пожал руку Мастера. Потом разложил на столе около тридцати больших фотографий, которые с интересом стал рассматривать Святослав Николаевич. Вдруг он довольно громко позвал отдыхавшую в другой комнате жену. Появилась Девика Рани, поздоровалась с нами и тоже подошла к столу. Они долго рассматривали фотографии, обсуждая их на английском языке, а мы с Павлом Федоровичем с интересом наблюдали за этой увлеченной парой. Святослав Николаевич сказал, что это самый живой репортаж об открытии выставок, и он с благодарностью принимает такой подарок. Я подготовил на всякий случай две одинаковые фотографии с его портретом. Одну подарил вместе со всем набором Святославу Николаевичу, а вторую попросил его подписать мне на память. Он сел за стол и своим четким красивым почерком вывел: «Сергею Зорину на Добрую Память. Святослав Рерих». Поставил подпись и число – 27.01.1975 г. После этого я, немного смущаясь, спросил Святослава Николаевича, не найдется ли у него полтора-два часа для серьезного разговора. Для меня-то он уж точно был серьезным. Честно говоря, я боялся, что получу отказ за неимением времени, и замер в ожидании ответа. Но, к моему большому удивлению, Святослав Николаевич согласился. Я знал, что Павел Федорович долго оставаться не мог, так как у него были назначены встречи, но на всякий случай шепнул ему, что невероятно хочу поговорить со Святославом Николаевичем с глазу на глаз. Беликов понимающе улыбнулся и, сославшись на запланированную ранее встречу, откланялся. Девика ушла отдыхать, и Святослав Николаевич предложил мне присесть. Я же предложил ему выйти в холл, сказав, что не хочу мешать отдыху жены, а сам стал показывать на потолок и стены, знаками изображая, что они наверняка напичканы подслушивающими устройствами. Мудрая улыбка, легкий вздох, – и мы вышли в коридор, в котором недалеко от номера был очень уютный холл с небольшим столиком и двумя креслами. Рядом со столом возвышался большой фикус. Мы уселись, и полтора часа пролетели незаметно в обсуждении вопросов, которые я подготовил заранее. Святослав Николаевич тоже задавал вопросы, и было видно, насколько он неравнодушен ко всему, что происходит в России, как ему интересно, чем живет и о чем мечтает молодежь. В конце разговора Святослав Николаевич пригласил меня в Бангалор и просил ему непременно писать. Мы снова зашли в его номер, он взял бланк международной телеграммы и, написав на нем свой адрес в Индии, вручил мне. Мы тепло попрощались, и я, ликуя, ушел. Недооценил я наши славные органы… Через два года, зимой 1977 г., мне предъявили на допросе стенограмму того памятного разговора. Я, видите ли, не имел права встречаться с иностранцем (это Святослав Николаевич – иностранец?!), так как в свое время, работая на одном из оборонных предприятий, давал подписку… Все мы тогда что-то подписывали в «первобытных» отделах подобных предприятий. Обидно и неприятно, даже спустя столько лет, что и Святослав Николаевич был под неусыпным наблюдением «искусствоведов в штатском». Да, видимо тот фикус был с фокусом, и микрофонов в нем было больше, чем листьев…
Сегодня я храню и этот портрет, подписанный Святославом Николаевичем, и бланк телеграммы с его адресом в Оптическом театре Центра-Музея им. Н. К. Рериха как самую дорогую реликвию. Храню и помню, что эта замечательная встреча, о которой я мог только мечтать, стала возможной благодаря Павлу Федоровичу Беликову.
Письма Н. К. Рериха, Ю. Н. Рериха, С. Н. Рериха
«…Я начал переписываться с Н. К. Р[ерихом] еще в середине тридцатых годов, причем первым написал не я ему, а он мне. Вскоре у меня завязалась переписка с Ю[рием] Н[иколаевичем], который в 1957 г. приехал в Москву и с которым я имел счастье общаться лично. В 1960 году я лично познакомился со С[вятославом] Н[иколаевичем] и поддерживаю с ним контакты…»
Павел Федорович Беликов переписывался с Н. К. Рерихом в 1936–1940 гг. Поскольку при отъезде из Таллинна в 1941 г. ему пришлось оставить свой архив в нескольких местах, часть материалов была уничтожена. В 1972 г. он передает в ЦГАЛИ в личный фонд Н. К. Рериха восемь писем 1938–1939 гг. вместе со своими комментариями.