Непридуманная история Комсомольской правды

Наша задача с рабочим пареньком по имени Эндрю – уложить ровную основу, опалубку, которую потом накрыть металлическими листами 2 х 2 метра. Основу я с грехом пополам уложил, но когда стали носить тяжеленные листы, я понял, что судьба подкинула мне еще одно тяжелое испытание невыносимым капиталистическим трудом. Посмотреть, как работает русский, сбежались работники со всего парка. Комизм ситуации заключался в том, что Эндрю был крупным молодым малым, двухметровым жеребцом, из которого энергия била ключом, а я маленьким-худеньким, изнуренным голодом и болезнью российским мужичком. Эндрю легко вырывал лист из пачки, хватал его и несся вприпрыжку по полю. Я едва успевал подхватить лист с другой стороны и, спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону, словно гуттаперчевый Пьерро, волочился за ним, норовя упасть и уронить металлический лист себе на ноги. Первыми сдали мои пальцы. Они не могли держать тяжелый лист. И однажды я таки уронил лист. Эндрю грязно выругался, а публику это весьма развеселило.

– Дай передохнуть! – облизывая пересохшие губы, попросил я.

– Мы так до ночи будем укладывать! – возразил Эндрю. И мы снова бежали за очередным листом. Сердце мое отчаянно колотилось в груди, норовя выскочить навсегда. Нелепо было бы умереть здесь, на английской земле, в никому не нужной попытке доказать неизвестным, чужим, безразличным тебе людям, что ты сильный и мужественный. Я просил у Бога сил, чтобы не доставить радости охочей до забав английской публике и не упасть в грязь лицом. В какой-то момент я понял, что эти силы пришли ко мне и я не упаду. За мной стояла моя родина – Россия. Я вдруг понял, что это не простой звук и не старая отцовская буденовка, что где-то в шкафу мы нашли. Так, наверное, чувствуют себя спортсмены на международных соревнованиях. Стиснув зубы, я подхватывал железяку и бежал за Эндрю. Пот стекал с меня градом. Иногда прохладный ветерок с Темзы приносил мне какое-то облегчение. «Ветер с Темзы дул! Ветер с Темзы дул! Навевал беду!» – гудел в голове навязчивый мотив. Это был какой-то нелепый, неравный и жестокий поединок двух неплохих, в сущности, наций.

– Ты в норме? – спрашивал меня всякий раз мой напарник.

– Не волнуйся! – отвечал я.

– Мне кажется, что ты сейчас упадешь! – сказал мне Эндрю.

– Не дождешься, – отвечал я. Эндрю в эти моменты чувствовал себя Богом. Его прямо-таки распирало от гордости.

«Ничего! – думал я с некоторым злорадством. – Я вот сейчас отработаю и уеду в Москву, где буду сидеть в офисе в белоснежной рубашке (кстати, надо непременно купить!), а ты будешь всю жизнь таскать свои железяки!»

В какой-то момент публика, видимо, почувствовала, что мне приходит конец, и несколько добрых английских парней подключились к нам и помогли уложить весь автодром листами. Я, шатаясь, спустился к Темзе и, бессильно рухнув на мокрую гальку, опустил в прохладную воду пылающие огнем ладони. Мне показалось, что горящие ладони зашипели и от них пошел пар.

16

Вечером, после работы, ко мне подошел хозяин нашей компании, хмурый мужик лет пятидесяти. Он полез в карман и достал оттуда кожаный «лопатник». Отслюнявил несколько купюр с изображением Королевы и сказал мрачно:

– Ситуация такова: кто-то из моих партнеров настучал, что ты у меня работаешь нелегально. Может прийти миграционная служба, и у меня будут неприятности. Ты переночуй у нас, а завтра с утра отвезу тебя на вокзал. Поезжай обратно, в Лондон.

Я не стал возражать. Я обрадовался. Я задолбался так работать! Если учитывать, что по ночам мои молодые, неуемные друзья не спали, а курили дрянь и веселились, если можно назвать весельем постоянное юмористическое обыгрывание громкого пердежа и перманентного лукуллова пиршества, то это не имело ничего общего с моими мечтами о чистом деревенском воздухе и общении со свинюшками. Иногда в маленький трейлер набивалось десять человек, гостей из других аттракционных компаний. Я физически устал от такого совершенно идиотского, асексуального веселья без женщин, без вина, без умопомрачительных, беспорядочных соитий, устал от бессонницы, каторжного физического труда.

Я гораздо уютнее чувствовал себя в России, в тапочках, в шелковом халате, в просторных семейных труселях, за компьютером, в объятиях случайной чаровницы. К тому же мои напарники зарабатывали в день до ста фунтов, а я лишь – 15. Ясное дело, что те люди, что брали меня на работу, – сильно рисковали. Их могли и оштрафовать, и лишить лицензии. И дали они мне возможность заработать не потому, что испытывали острую нужду в рабочей силе: им было жаль меня. Но запомните, парни: в Англии есть кому выполнять трудную, неквалифицированную работу! И безработица у них в регионах – тоже есть! Нас здесь не ждут! Мы здесь всегда будем чужими и лишними!

Мы устроили небольшую прощальную вечеринку, которая, впрочем, мало чем отличалась от не прощальных. В самый разгар к нам в трейлер зашел мой угнетатель, капиталист Скотт.

– Уезжаешь? – спросил он меня.

– Уезжаю, Скотт! – ответил я, смачно произнося его имя, без всякой грусти. Паренек помялся некоторое время, потом спросил: