Непридуманная история Комсомольской правды

Когда я пришел в «Комсомольскую правду», меня сразу, как новенького, салагу, определили к Шуткевичу в Московский отдел. Туда всех новичков определяют на первое время, как в чистилище. Чтобы потом забрать: кого в рай, кого – в ад. Шутя никогда не психовал, не кричал, не топал ногами, не махал руками, при мне никого не бил сильно, до крови, даже когда Московский отдел подвергался резкой критике высокого начальства. Никогда не бил нас своею рукою тяжелой под дых, нашкодивших своих сорванцов: Андрюшку Моисеенко, Володьку Ворсобина, Анечку Селиванову, Лешку Синельникова, Яську Танькову, Серегу Черных, Лешку Лазарева, Анечку Орлову, Сашку Мешка. Жили мы дружно и не бранилися. Все праздники, красные даты календаря, дни рождения и просто – окончание очередного дня празднуем в редакции, с песнями и плясками. Шутя меня бережет, как зеницу ока. И ежели кто-то трунит надо мной беззлобно, он говорит:

– Не обижайте гения! Вы будете гордиться, что жили с Мешком в одну эпоху!

Краска смущения бросалась мне в лицо после таких слов.

Тогда еще в кабинетах можно было курить, есть, пить, совокупляться и влюбляться.

Девочка Дуся, сидит за столом, напротив меня, грызет авторучку и пристально смотрит на меня. Я делаю вид, что не замечаю, но вскоре меня начинает не на шутку волновать ее взгляд. А вдруг это любовь?

– У меня коза в носу? – спрашиваю я, наконец.

– Да нет. Просто ты классный.

– Отчего же мы до сих пор не вместе?

– Вы глазки будете друг другу строить или будете работать? – слышу грозовые раскаты голоса Шути над головой.

Иногда, в летние дни, он забирает весь отдел на выходные к себе на дачу. Дача у него большая, многоэтажная. Мы размещались на постой командой человек двадцать. Там даже бильярдная была. И тогда начиналось такая прекрасная мистерия, юношеская вакханалия, сатурналия, буйство страстей и эмоций! Песни, цыганские пляски, языческие костры, шашлыки, вино рекой. Шутя был не чужд шумному, языческому веселью. Ох, не чужд! Да мы и все были не чужды! Да я и сейчас не чужд.

К дню рождения Шути мы готовились скрупулезно и коллегиально. Что подарить человеку, у которого все есть? Ну, купили ему полное собрание дисков его любимых «Песняров». Но это же мало.

– А давайте ему стриптиз устроим? – легкомысленно предлагает Лешка Лазарев.

– Ты, что ли, ему его устроишь? – смеемся мы.

– Да нет, натуральную стриптизершу закажем!

Идея показалась нам страшно смешной и удачной. Заказали. Выписали пропуск. Она пришла, крупная такая, деревенская особь, килограмм восемьдесят. Кудрявая, конопатая, грудастая, задастая: кровь с молоком.

– Лазарев, – с легким укором заметил я, – это не стриптизерша, а проститутка!

– А стриптизерши не поехали. Но эта говорит, танцевать умеет, – успокоил Лазарев.

– Поздравляем! Поздравляем! – скандировали мы, преподнося ему наш скромный подарок, грудастую стриптизершу: – Плиз! Стриптиз! Стриптиз!

– Вы с ума сошли! – воскликнул Шутя и, как мне показалось, страшно покраснел. Он взволнованно схватил со стола какие-то бумаги, выскочил в коридор, походя укоризненно бросив мне:

– Ты это придумал? У тебя полчаса, чтобы ликвидировать этот бардак. Дураки!

И ушел стремглав вдаль по коридору. Надо же, в его возрасте и положении он еще не разучился краснеть!

Полчаса я ликвидировал этот бардак с деревенской красавицей, доставшейся мне неожиданно, как нечаянный чужой подарок, это целая вечность! Мы заперлись с ней в кабинете Шути, я поставил «Песняров», и она, споро раздевшись до трусов, сделала мне долгий, нервный стриптиз. Не пропадать же деньгам! Простите, «Песняры»!

– Не одевайся пока, – сказал я, выходя из кабинета, – вот так и лежи!

Пошел, позвал на угощение организатора этой нежданной оргии, Лешку Ларазева.

Отказался. Оказывается, я один там был такой разнузданный и безнравственный. Свершил, как бонус – феллацио, чтоб не пропадало семя всуе. Да и неизвестно, когда такая халява выпадет? Я ее за эти покорные стриптизы оставил на наш банкет, чему она была неслыханно рада: поела деликатесов, выпила хорошего вина, посмотрела на прогрессивных журналистов Великой Газеты и покинула наш чертог (через еще одно мое долгое надругательство в кабинете именинника Шути) довольная и совершенно бухая.

Через пару лет, уже будучи в больнице, Витя Шуткевич, Шутя, передал мне через ребят свою последнюю книжку «Деревня Париж». Он подписал ее так: «Брат мой, Саша, мы много смеялись над этой жизнью – посмеемся и над старухою Смертью. Твой Витя Шуткевич. 28. 12. 2006 г.». Через три месяца он ушел от нас с этой Планеты.

А сейчас пока мы, веселые, расслабленно сидим в кабинете Шути, молодые, сильные, задорные, полные планов и пива.

– У меня складывается такое ощущение, – говорю я непринужденно, продолжая нашу неспешную беседу, – что я занимаюсь никому не нужной ерундой.

Витя работает в «Комсомолке» уже двадцать с лишним лет (почему «с лишним-то»? Зачем так говорят, «лишним»?), и мои умственные спекуляции ему кажутся смешными.