Непрочитанные страницы

Фурманов работал в маленьком кабинете, обставленном со спартанской простотой. Здесь царила та атмосфера суровой скромности, к какой привык автор «Чапаева» за годы фронтовой жизни. Внешний облик Фурманова,— он постоянно носил полувоенную форму: френч и галифе,— удивительно гармонировал с непритязательной обстановкой кабинета.

Коляджин вошел в кабинет. За письменным столом сидел Фурманов. Увидев Коляджина, Фурманов отложил в сторону рукопись, над которой увлеченно работал, и вопросительно взглянул на него.

— Меня смущают несколько мест, Дмитрий Андреевич,— сказал Коляджин и протянул Фурманову рукопись.

Фурманов прочитал, подумал и медленно проговорил:

— Да, не совсем хорошо, но оставьте как есть...

Ответ Фурманова удивил и озадачил редактора. Он недоуменно посмотрел на Фурманова, на его глаза, ставшие вдруг ласковыми. Отвечая на немой вопрос Коляджина, Дмитрий Андреевич сказал:

— Искусство редактирования состоит в том, чтобы не редактировать: удержаться и не править, не причесывать автора под свой вкус. Я уверен, вы все сделаете очень хорошо, гладко, даже безупречно правильно — ни одной волосинки, ни одной бородавочки в рукописи не останется... Ну, хоть ставь манекеном на витрину парикмахерской!.. А автора в рукописи уже не будет... Мертвая штука получится!.. Нет, пускай немножко царапает, немножко задевает, но зато автор останется «живым», таким, каков он есть. Править надо только то, что абсолютно неправильно. И править притом не самому, а убедить автора в необходимости правки, став на его позиции и взглянув на рукопись его глазами. Вы должны сделать в рукописи все, что необходимо, но непременно — рукой автора.

СТРАНИЧКИ ИЗ ПОГИБШЕГО ДНЕВНИКА

Стефан Юрьевич Коляджин — один из старейших редакторов Государственного издательства художественной литературы — в течение многих лет вел дневник. Назывался он «Писатель в редакции». Коляджин записывал беседы с писателями, с которыми он работал или встречался, их мысли о литературе, о писательском труде.

— Мне рассказывали, что у вас есть какой-то ценный дневник,— спросил я однажды Коляджина.— Говорят, там есть очень интересные вещи...

— Был... — неохотно ответил Коляджин.— Я вел его почти тридцать лет... Но он погиб при бомбежке во время войны...

— И вы не думаете его восстановить? — поинтересовался я.

— Восстановить невозможно... Память не удержала, да и не в состоянии удержать многие мелкие, но характерные детали, которые я старательно записывал...

— Неужели вы так ничего и не помните?

— Помню отдельные эпизоды, запавшие в память, но, конечно, уже не столь точно, как они были записаны, а лишь в общих чертах...

И Коляджин рассказал мне о некоторых встречах, и в их числе — о встречах с Маяковским.

1923 год. Краснодар. Приехал Маяковский и выступил в городском театре. Вначале он говорил о состоянии современной поэзии, а завершил выступление чтением стихов. Затем он предложил желающим высказаться. Выступило несколько человек. Одни хвалили, другие выражали недоумение, третьи — недовольство.

К категории «недовольных» принадлежал и я.

С места я сказал, что в стихах написаны глупости — какой это дурак станет грудь заливать крахмалом?..

Маяковский посмотрел на меня, улыбнулся и бросил какую-то остроумную реплику. Присутствующие подхватили остроту, раздался смех, я растерялся и замолчал.

— Продолжайте! — крикнул Маяковский.

Я молчал.

— Вот, товарищи,— сказал Маяковский,— был единственный критик, который выступил конкретно, да и тот онемел.

А еще через минуту:

— Охотников поговорить, как видно, больше нет... Теперь я буду продавать свои книги с автографами... Кто хочет купить книгу с надписью Маяковского?!..

Потянулись желающие. Я нащупал в своем кармане не то трешку, не то пятерку. Долго колебался, расстаться с ней или нет. В конце концов решил купить книгу с автографом Маяковского.

— Как нас зовут? — спросил поэт. Я назвал свое имя.

— А отец у вас был?

— Был.

— Как его звали?

— Юрий.

— А фамилия?

— Коляджин.

— Вы что, грек, что ли?

— Нет, украинец.

Маяковский написал:

«Моему критику Стефану Юрьевичу Коляджину — В. Маяковский. Краснодар».

Прошло пять лет.

Я окончил Ленинградский государственный университет, и по запросу Дмитрия Андреевича Фурманова биржа труда направила меня на работу в Госиздат.

Большая комната в Госиздате. Четырнадцать столов. За каждым столом — редактор. В углу — стол редактора классической литературы Д.К. Однажды Маяковский зашел в нашу комнату. Завязался литературный спор — сейчас я уже не помню, по какому поводу. Во время этого спора К. пренебрежительно отозвался о творчестве Маяковского.

Маяковский вспыхнул:

— Да вы кто такой?

— Редактор классической литературы.

— Никакой вы не редактор! Вы — директор гимназии. Меня всю жизнь преследовали директора гимназий и библиотекари... Коленкой вас под ж... надо гнать!..

Резко повернулся и ушел.

Через несколько дней мне предстояло говорить с Маяковским по поводу одного из томов его первого собрания сочинений, редактирование которого было поручено мне.

Признаться, я очень трусил — разговор с К. не выходил у меня из головы.