Непрочитанные страницы

В конце концов набрался смелости и позвонил.

— Что там у вас? — спросил Маяковский.

Я сказал, что в рукописи меня смущает одно слово.

— Какое? Я назвал.

— Почему?

Я стал доказывать.

— Хорошо. Я завтра зайду посмотрю... На следующий день Маяковский пришел в Госиздат. Его направили ко мне.

Маяковский долго смотрел на меня.

— Где я вас видел? — спросил он.

— Не знаю, Владимир Владимирович...

Был на ваших выступлениях в Ленинграде, в Москве...

— А еще?.. Напомните мне...

— Первый раз я видел вас в Краснодаре...

Маяковский улыбнулся и замахал руками:

— А, злейший мой критик!.. Теперь я пропал!..— И сразу: — Ну, что там у вас?

Я открыл рукопись и говорю:

— Владимир Владимирович, очевидно, ошиблась машинистка, тут какое-то не ваше слово...

— Нет, это слово мое...

— А мне кажется, что вы бы сказали как-то по-другому... — и тут же перечислил с десяток слов, которые мне казались характерными для Маяковского и для данного случая.

Маяковский слушал как-то равнодушно, а я все больше смущался. Вдруг Маяковский встрепенулся:

— Как?.. Как вы сказали?..

Я повторил те же слова, но, может быть, не в том порядке.

— Ну вот и поставьте это слово...

— В вашей рукописи я не решаюсь править своей рукой.

Маяковский улыбнулся, вынул авторучку и написал подсказанное мной слово.

— Ну, теперь все?..

— Нет, Владимир Владимирович, слова, стоящие рядом, совсем не подходят...

Маяковский прочел несколько строк, задумался, снял пиджак, повесил его на спинку стула и быстро заменил восемь коротеньких строк.

— Ну, как?

— Сейчас я не могу вам ничего сказать. Ведь вы только что написали. Нужно посмотреть свежим глазом. Завтра утром приду, прочту и позвоню вам...

— Звоните! — сказал он.— С половины восьмого я уже работаю.

На следующий день я пришел раньше обычного, но медлил со звонком, боясь разбудить Маяковского,— мне не верилось, что он встает так рано.

Наконец позвонил и сказал, что перечитал.

— Ну, как?

— По-моему, ничего.

— А по-моему, блестяще,— сказал Маяковский.— Всего хорошего! — и повесил трубку.

ЧАШКА

В Москву, после долгих лет жизни в Париже, приехала художница Евгения Александровна Ланг.

Она пришла в гости к Людмиле Владимировне Маяковской — сестре поэта. С ним художница дружила в молодости.

Среди многих картин она привезла портрет Маяковского, писанный ею в Париже по памяти.

И вот сейчас обе женщины смотрят этот портрет, никому не известный портрет молодого Маяковского.

— Я расскажу вам один случай,— говорит Евгения Ланг.— Он особенно памятен мне... Зимой 1918 года Володя и я гуляли по Москве. В то время Москва была наводнена аукционами: распродавалось имущество буржуазии — антикварные вещи, дорогая мебель, меха, ковры. Заходим на какой-то аукцион,— Маяковский ведь был очень азартным и его часто можно было встретить на аукционах.

Помню, разыгрывалась кофейная чашка, не редкая и не очень дорогая. Маяковский взглянул на нее и замер от восторга: чашка понравилась ему. Он стал торговаться. Назначил цену. Но какой-то человек тут же перебил ее. Маяковский набавил, но снова тот же бесстрастный голос, и снова — повышение.

Играть дальше он не мог, у него не было денег, и, возбужденный, он обратился ко мне:

«У тебя есть деньги?.. Одолжи...»

Я порылась в сумочке, выгребла все, что было, но денег, чтобы продолжать игру, не хватило, и чашка «уплыла».

Маяковский молча вышел из аукциона и быстро зашагал своими огромными шагами. Я шла сзади, еле за ним поспевая. Я знала его нрав и поэтому не решалась ни сочувствовать ему, ни уговаривать,— в этом случае я могла получить только злую отповедь.

И вдруг за спиной Маяковского — голос незнакомого человека:

«Господин Маяковский, остановитесь, выслушайте!..»

Маяковский замедлил шаг, обернулся.

«Чего вам?» — раздраженно спросил он.

«Господин Маяковский, я ваш поклонник, позвольте подарить вам эту чашку, я видел, что она вам понравилась...»

С этими словами незнакомец отдал чашку и ушел.

Маяковский несказанно обрадовался и сразу повеселел.

«Ну, пойдем пить кофе!» — буркнул он.

У себя в номере — Володя жил тогда в каких-то меблирашках у Столешникова переулка — он сварил кофе, и мы по очереди выпили кофе из этой чашки.

Некоторое время спустя я уехала в Париж и прожила там почти сорок четыре года...

Евгения Ланг умолкла, погруженная в какие-то свои мысли.

— Погодите минутку,— сказала Людмила Владимировна и вышла в другую комнату.

Вскоре она возвратилась.

— Вы о ней говорили? — спросила Людмила Владимировна, показывая чашку.

Губы Евгении Ланг дернулись, на глазах появились слезы.

— Да,— тихо проговорила она.

— Я ничего этого не знала,— заметно волнуясь, сказала Людмила Владимировна.— Я хранила эту чашку как память о Володе и никогда ею не пользовалась — боялась разбить. А теперь... Теперь давайте сварим кофе и выпьем из этой чашки... выпьем по очереди — так, как вы пили тогда в меблирашках...

ПЕРВАЯ ОТЛИВКА СТАЛИ

У меня в руках — один из первых авторских экземпляров романа Николая Островского «Как закалялась сталь». На титульном листе — надпись: «Марку Колосову — моему соратнику и редактору этой книги, «братишке» и другу. Н.Островский. Сочи. 1932 год».