А.Г. Тепляков

«НЕПРОНИЦАЕМЫЕ НЕДРА»: ВЧК-ОГПУ В СИБИРИ. 1918–1929 гг.

ВВЕДЕНИЕ

В мировой истории внезапные и с трудом поддающиеся осмыслению эпидемии массовых убийств имеют шанс остаться главными символами XX столетия. И в этом ряду социальные чистки, осуществлённые с помощью органов госбезопасности, займут подобающее место. Тема политических репрессий стала одной из главных при переосмысливании советского опыта во второй половине 1980-х — начале 1990-х гг., что в конечном итоге привело к компрометации и разрушению коммунистической власти. Основной массив разоблачительной информации вполне логичным образом касался деятельности чекистов 30-х гг. Это было связано с гласностью процесса реабилитации жертв сталинских репрессий, обилием документальных свидетельств, в том числе и из первых рук. Напротив, жертвы террора 1920-х гг. и его проводники практически не дожили до эпохи гласности, а многие сфабрикованные дела по «заговорам» первых лет работы ВЧК-ГПУ были переосмыслены только во второй половине 1990-х гг. и начале XXI века. Очень часто деятельности чекистов сталинской эпохи противопоставлялась в положительном аспекте работа чекистов 1920-х гг., якобы далёкая от грязных методов более позднего времени. Рецидивы этого подхода распространены, особенно в публицистике, и поныне.

Органы госбезопасности обречены на острый интерес большого количества людей, поскольку густой покров тайны только стимулирует попытку проникнуть в секреты спецслужб, а недостаток информации приводит к обилию мифов о деятельности и персонале ВЧК-ФСБ. Ещё Н.В. Крыленко оценивал ВЧК как организацию, «страшную беспощадностью своей репрессии и полной непроницаемостью для чьего бы то ни было взгляда всего того, что творится в её недрах»[1]. Гипертрофированная роль, которую органы государственной безопасности играли в советское время, конспиративность деятельности их «непроницаемых недр», многолетнее насаждение мифологической точки зрения на функционирование и кадры репрессивной машины, невозможность без учёта роли тайной полиции адекватно понять и интерпретировать происходившие в СССР общественно-политические процессы, — всё это делает изучение деятельности ВЧК-КГБ одной из приоритетных тем отечественной историографии. Двадцатые годы XX столетия являются ключевым периодом советского времени, когда относительная стабильность сменилась отработанной в гражданской войне системой чрезвычайного управления, требовавшей для своего поддержания и функционирования соответствующих учреждений и кадров.

В числе наиболее отработанных подходов к советской истории известны концепции тоталитарного государства, а также теория модернизации и так называемый «ревизионистский» подход. Тоталитаристская концепция, называя в качестве основных черт тоталитарного режима наличие гипертрофированных органов безопасности и «правление террором», опирается на признание доктринальности основ советского опыта. Она хорошо подходит для понимания причин появления и сути работы карательных органов советского государства. Однако сегодня эта концепция, сосредоточенная на политических институтах и их прямом воздействии на общество, утратила популярность, поскольку исследовательский интерес явственно смещается в сторону анализа глубинных общественных процессов, взаимодействия личности и государства, путей ухода «маленького человека» от железных объятий государственной машины.

Критикуя как тоталитаристский, так и «ревизионистский» подходы, известный германский историк Йорг Баберовски пишет, что «большевики неустанно инсценировали отправление тотальной власти, но не осуществляли её… Тотального контроля над обществом не было даже в национал-социалистической Германии, которая, в отличие от Советского Союза, всё же была индустриальной нацией». Признавая заслуги историков-«ревизионистов», доказывающих, что СССР не был тоталитарным, Й. Баберовски резко выступает против их вывода о бессилии центра и слабости сталинской власти: ««Ревизионисты» перепутали претензию на тотальность с тоталитарным господством. Режим не мог осуществить свои тоталитарные претензии, но он постоянно пытался сделать это. В результате в ходе этих попыток общественная и приватная сферы жизни в СССР были устроены заново и упорядочены по репрессивному принципу». Таким образом, именно террор как способ осуществления претензии на тотальность, составляет, согласно Баберовскому, сущность сталинского режима[2].