Неродная кровь

Ну как он это сделал, и так ясно. По поводу адреса Марины Саркис ничего сказать не смог, он знал только то, это где-то далеко от центра, потому что слышал, как она, тормознув машину, договаривалась с водителем. Он не слышал адреса, только слова водителя, что меньше чем за пятьсот он не поедет. А Марина ему в ответ сказала, что и трехсот хватит. В результате они сошлись на четырех сотнях рублей. Еще Саркис сказал, что она интересовалась у него, чья это квартира, и он, конечно же, рассказал.

Она вела себя там совершенно свободно, везде ходила, все трогала, все смотрела, а он боялся ее одернуть, потому что тогда она могла отказаться с ним встречаться. Подушку и одеяло, кстати, принесла она, сказав, что будет там потихоньку обживаться.

Выяснив все, на этот момент необходимое, Иван сказал:

– На тот случай, если у нас появится необходимость что-то уточнить, тебе лучше пока побыть здесь.

И Саркис на это с радостью согласился, а Сергей добавил:

– Я позвоню твоей жене и скажу, что отправил тебя срочно в командировку, – и, явно не выдержав, с невыразимым презрением произнес: – Если бы я заранее знал, что ты приводил в дом моего отца такую, – подчеркнул он, – шлюху, я бы ни за что не дал тебе обещание сохранить в секрете твою подлость.

На этом запись закончилась, а вот был ли составлен композиционный портрет или нет, я так и не узнала.

Отключив компьютер, я убрала его в сумку и сидела совершенно опустошенная.

Я очень ясно понимала, что ничем хорошим для меня эта история не закончится, если я немедленно не предприму какие-то решительные, причем результативные шаги, которые приведут к успеху. Ведь одно слово Геворкяна Ладе – и я могу идти искать работу уборщицы. Потому что Полянская и он принадлежат к одному кругу, а я со всеми своими способностями аналитика и черным поясом по большому счету обслуживающий персонал, хоть и высокооплачиваемый. И если Полянская хоть один раз хоть кому-то в своем окружении скажет по поводу меня: «Я в ней разочаровалась», мне конец. Я на многие-многие годы вперед буду обречена расследовать дела о краже ситцевых трусов из ларька на привокзальном рынке. И единственным моим спасением был Кузьмич. Если он уже в Тарасове, то я хоть с боем, хоть хитростью, но прорвусь к нему в палату и узнаю имя настоящей матери Сергея. Если же он еще в Тепловке – это будет моим крахом.

Я посмотрела на часы и поняла, что времени у меня в обрез. Звонить Ивану или Сергею я не могла, значит, оставалась только Надежда, и я набрала ее номер.

Она ответила сразу же.

– Привет, Надя! – начала я. – Скажи, Кузьмич уже в Тарасове?

– Здравствуй, Таня, – холодно ответила она. – Нет, Вячеслав Федорович еще в Тепловке, его только завтра сюда санавиацией доставят. А откуда вдруг такой интерес?

– Надя! Христом-богом тебя прошу! Помоги! – взмолилась я.

– А почему я должна тебе помогать? – удивленно спросила она.

– Надя, я тебя чем-то обидела? – растерянно спросила я.

– А чем может умная частная сыщица обидеть простую деревенскую бабу? Нам, быдлу, на образованных обижаться не положено! – получила я в ответ.

– Надя! Скажи, что я сделала не так? – заорала я.

И вдруг я поняла что. Я хоть и мягко, но поставила ее на место за то, что она назвала меня Танькой и дурой. Нет! Я даже не дура! Я кретинка! Прежде чем рот открывать, нужно было подумать и понять, что она это сделала не для того, чтобы меня обидеть. Она просто отнеслась ко мне, как к своей, можно сказать, родной, такой, какой для нее были Тимофевна, Клава, Дима, их сын Митя, которым она могла сказать все что угодно, не выбирая выражений. Вот и со мной она не стала церемониться, как со своей, а я на это обиделась. И вот теперь я за это расплачивалась.

– Надя, ты была права. Я действительно дура. И даже больше, чем ты можешь себе представить. Я совершенно зря обидела Ивана и Сергея и теперь должна как-то исправить положение, – выкручивалась я.

– А ты перед ними извинись, как я извинилась перед тобой, – ровным голосом посоветовала Надя.

– Да я бы хоть на колени встала, но это делу не поможет, – оправдывалась я. – Надя, очень тебя прошу, помоги мне. Хотя бы в благодарность за то, что я нашла Кузьмича.

– Вот за то, что ты его нашла, я с тобой вообще разговариваю. – В ее голосе появились хоть какие-то эмоции, а то раньше я словно с автоответчиком беседовала.

– Надя! – взмолилась я. – Ну, обругай ты меня как хочешь. Я с каждым твоим словом соглашусь, только помоги!

– Ладно! – наконец смилостивилась она. – Приезжай к нам домой. В клинике сегодня у матери Митька дежурит, а завтра с утра меня Димка туда отвезет. Только в дом не лезь, посигналь на улице, и я выйду. Не для посторонних ушей разговор.

– Надя! Спасительница ты моя! – закричала я. – Уже мчусь!

Ну «мчусь» было большим преувеличением. Снег шел не очень сильный, но ехать все равно уже было сложно.

В этот раз на въезде в поселок меня остановили – ну правильно, их же никто ни о чем не предупредил, пришлось снова звонить Наде.

И вот я наконец оказалась перед воротами дома Полянских, где Надя меня уже ждала. Она села ко мне в машину и первое, что сказала: