Нерон

При имени Сонники среди присутствующих поднялся ропот протеста.

— Видишь ли их? — кричал философ, все более возмущаясь. — Они льстивые рабы, которые трепещут перед правдой. Имя Сонники производит на них такое же действие, как имя богини. Видишь ли ты того, который убегает? Ведь его отцу Сонника на днях одолжила солидную сумму, без всякой для себя прибыли, с единственной целью, чтобы они могли купить пшеницу в Сицилии, и поэтому он считает должным бежать оттуда, где говорится что-либо против Сонники. А взгляни на этого, который повернулся спиной. Куртизанка дала свободу его отцу, бывшему рабом, и он не хочет слышать ничего, что оскорбляет Соннику. А эти остальные, которые более мужественны, не уходят, но глядят на меня так, точно хотят меня пожрать, все они получили от нее милость и готовы были бы прибить меня за мои слова. Это рабы, которые защищают ее, словно благодетельное божество. Каковы они, таково и большинство в Сагунте, поэтому-то судьи и не дерзают покарать эту гречанку, которая своими безумными выходками оскорбляет город. Идите сюда, бейте меня, торгаши; колотите единственного носителя правды в Сагунте!

Присутствующие постепенно расходились, оставляя философа, который неистово потрясал руками, метая громы негодования.

— Тебе бы следовало быть более благодарным, — заметил с презрением, удаляясь, один из последних. — Если бывают дни, когда тебе удается поесть, то это за столом Сонники.

— Я буду у нее ужинать и этой ночью, — воскликнул философ с заносчивостью. — Но что ж из этого следует? Я ей и в глаза скажу то же, что говорю здесь!.. И она, как всегда, станет смеяться; вы же будете есть у себя по домам объедки, думая об ее пиршестве!..

— Неблагодарный! Блюдолиз!.. — проговорил уходящий, с презрением повернувшись к нему спиною.

— Благодарность это собачье свойство; человек доказывает свое превосходство, говоря худо о тех, которые ему покровительствуют… Если не хотите, чтобы философ Эуфобий был блюдолизом, так кормите его за его мудрость.

Но Эуфобий напрасно говорил. Все разошлись, присоединяясь к соседним группам. Один только Актеон остался подле, с интересом изучая его и как бы удивляясь тому, что в этом отдаленном городе встречает человека, столь похожего на тех, которые в Афинах расположились подле Академии, представляя собою философствующую чернь, голодную и мрачную.

Прихлебатель, увидя, что возле него нет никого, кроме грека, с силою схватил его за руку.

— Ты один достоин меня слушать. Сейчас же видно, что ты из Афин и что умеешь отличить заслуживающего внимания.

— Кто такая эта Сонника, которая возбуждает в тебе такое негодование своим поведением? Ты знаешь ее жизнь? — спросил афинянин, желая узнать прошлое женщины, имя которой казалось было на устах всего города.

— Как мне не знать ее жизни. Тысячу раз она мне ее рассказывала в минуты тоски и скуки, которые у нее бывают весьма часто. Когда мне не удается позабавить ее своими знаниями, и она чувствует потребность пооткровенничать, она рассказывает мне о своем прошлом, но говорит со мной с таким пренебрежением, точно беседует со своим псом. Ее жизнь это длинная история.

Философ приостановился и, прищурив глаз, указал на находящуюся вблизи дверь, сквозь которую виднелся прилавок, уставленный рядом амфор.

— В доме Фульвия нам будет лучше всего. Это честнейший римлянин, который клянется, что состоит во вражде с водою. Третьего дня он получил чудесное вино из Лауроны. Я отсюда слышу его аромат.

— У меня нет ни единого обола в кошельке.

Философ, который расширил ноздри, точно вдыхая запах винного сока, сделал жест уныния. Потом с нежностью посмотрел на грека.

— Ты достоин слушать меня. Беден так же, как и я среди этих разбогатевших торгашей!.. И, так как нет вина, идем: прогулка проясняет мысли. Я буду беседовать с тобою, как Аристотель со своими любимыми учениками.

И идя вдоль портика, Эуфобий начал рассказывать то, что знал о жизни Сонники.

Она предполагала, что родилась на Кипре, острове любви мореплавателей. На этих морских берегах, из пены которых поэты воспроизвели рождение победной красоты Венеры Афродиты, женщины острова выбегали ночью на поиски моряков, чтобы в память богини предаваться распутству. Последствием одной из таких встреч с гребцом было рождение Сонники. Она смутно помнила первые годы своего детства, протекшие на палубе корабля; питаемая и презираемая, как корабельная кошка, она посещала многие порты, населенные людьми, различными по одеяниям, обычаям и наречию, но видела все это издали и неясно, точно видение сна, никогда не ступая ногой на твердую почву.

Прежде чем стать женщиной, она стала любовницей хозяина судна, самосского лоцмана, который, пресытившись ею или соблазнившись крупным заработком, однажды ночью продал ее одному беотийцу, содержавшему публичный дом в Пирее. Не прошло и двух лет, как маленькая Сонника приобрела известность среди проституток, которые наполняли ночью Пирей, главный центр афинской проституции.