— Да, я обвиняю тебя, ибо ты предсказал ему смерть. Предскажи ты ему долгую жизнь, он был бы жив и поныне, а не покоился бы, несчастный, в том зале, в гробу.
— Разве не от Бога зависит наша судьба? Не от движения звезд?
— Нет, от нас самих, — сказал лекарь.
— Новая теория, — насмешливо проговорил священник.
— Новые бредни парижского и болонского университетов.
— Я наблюдал за несчастным принцем, видел, как он хирел, — тихо продолжал лекарь. — Предсказание отравляло воздух, которым он дышал. Вы от него таились, но по вашим взглядам, прикосновению рук он догадывался, на что вы его обрекли. А как вы его растили! Замуровали в четырех стенах и поражались, что он чахнет, внушили ему любовь к смерти и теперь удивляетесь, что он умер. Я же говорю, вы обрекли его на смерть.
— Мы растили его в благочестии, — сказал священник.
— Мы берегли его как зеницу ока, — сказал звездочет.
— Ничуть не бывало! — гневно воскликнул лекарь. — Даже к королеве, родной матери, вы его не пускали. И открыли ему пророчество. Я видел его в ту ночь. Он напоминал самоубийцу. Волосы падали на лоб, лицо было бледное, глаза горели. Законченную картину развернули вы перед ним, чтобы он ей поклонялся, ведь вам не хватало смелости повелевать будущим; вы не способны были постигнуть, что человек могущественней самого неба, что ему подвластно не только настоящее, но и будущее, что он всесилен.
— Ты богохульник, — возмутился священник.
— Безумец, — улыбнулся астролог.
— Жизнь моя в руках короля, — сказал врач. — Он рассудит наш спор. И решит, кто убил его сына.
— Так что же, мы? — прохрипели священник и звездочет.
— Он сам себя убил, — подумав немного, сказал лекарь. — Но вы отдали ему приказ. Принц его лишь выполнил.
Король молча слушал спор. Ходил из угла в угол; грудь его разрывалась от великой скорби; он смотрел то на священника, то на астролога, то на лекаря.
Наконец он принял решение.
Подойдя к лекарю, он взволнованно и смущенно положил руку ему на плечо, хотел что-то промолвить, но рыдание подступило к горлу. Потом равнодушно остановился перед священником. Наконец решительно приблизился к астрологу, составившему гороскоп. Склонился над ним. Что-то сказал ему на ухо уверенно и резко. Ни священник, ни лекарь не слышали его слов.
Слово короля
Он сказал:
— Убийца!
Каин
Перевод Ц.Гурвиц
Мрачный, косматый стоял Каин, склонившись долу.
А когда поднял голову, стал еще мрачней.
Его опаляло солнце. Он чувствовал запах своей обожженной кожи. Каин прокладывал борозды, камнем разминал комья, потом обеими руками быстро-быстро сгребал землю. Его ногти, обломанные, стершиеся от непрерывной работы, болели.
У земли здесь не было плоти, один остов. То и дело Каин натыкался на камни. Вокруг, насколько хватал глаз, все заросло дикой ежевикой и лопухами. Он раз за разом вырывал терновые кусты, которые, сопротивляясь, впивались ему в кожу, а когда он их выдергивал, шипели, как змеи. В слепящей пыли то здесь, то там мерцали тускло-фиолетовые огоньки репейников.
Усталый, смертельно усталый, Каин остановился, понурив голову. Работать он начал еще ночью, при лунном свете. И с тех пор ни разу не передохнул.
Пришла жена.
— Ну что, был он тут? — спросила она.
— Нет, — глухо ответил Каин.
Оба замолчали. Смотрели вдаль и думали об Авеле. Опять они ждали его напрасно...
Отец и теперь представлялся Каину огромным, как гора. Сильным, могущественным. Как в детстве, когда поднимал его, малыша, на своей ладони. И то, что впоследствии отец от него отвернулся, причиняло Каину невыразимую боль. Правда, тот уступил ему все плоды земли, которые выращивал на здешних тощих скалах. Но с землей этой Каин тщетно боролся. Она куда страшней драконов и мамонтов. То, что удается у нее вырвать, побивает град, иссушает солнце, и тогда опадают хилые, червивые плоды. Под ногами желтая сушь, над головой чистое синее небо. И мрачный хохот грозы. Но гроза не умеет гневаться так, как отец. Его слово внушительней, громче, злей. По ночам оно проникает сквозь скалы. От его тяжелых шагов дрожит земля. Во сне Каину слышится иногда, будто отец зовет его; Каин вскакивает и, сонный, обеими руками принимается скрести землю...
Боязливо брели они рядом, как скоты подневольные, — мужчина и женщина. Оба были подавлены. Каин взглянул на землю, потом на небо.
— Я! — закричал он, показывая свои натруженные руки, грудь, бедра, бесплодно изнуренные. — Я! — он принялся бить свое проклятое тело. — Я!.. — не в силах вымолвить больше ни слова, беспомощный, застыл он на месте.
Жена с плачем его покинула, а он рухнул на землю, залитую бурным потоком солнечного света.
Каин думал о своем младшем брате. Где сейчас Авель? Поднимается, наверно, по склону холма, гонит в поле стадо, а потом будет полеживать в тенистом лесочке. Поэтому он такой бледный. И руки у него белые, нежные. А волосы русые.