Нерон, кровавый поэт

— А мне двадцать девять, — пробормотал он. — Еще молодой. Что, не так, старый бабник? Но сколько я выстрадал, Кассий. Ох, много. Когда я был ребенком, за мной присматривал мой дядя Тиберий, этот дряхлый кровожадный тигр. Он истребил всю мою семью. Мать сослал и вынудил покончить самоубийством, Брута, моего младшего брата, посадил в тюрьму и приговорил к голодной смерти. Меня он тоже хотел убить. Я был еще маленьким мальчиком, а за мной постоянно следили его шпионы, его доносчики — не выдам ли себя, не стану ли поносить его. Они склонялись надо мной, когда я спал, и все ждали, не проговорюсь ли я во сне. В любое время мне могли подмешать отраву в пищу. Но я молчал и наяву, и во сне. Лгал. Спрятал лицо под маской. Притворялся, и притворялся лучше, чем этот угрюмый, молчаливый старец. Одержал над ним верх. Спас свою жизнь. И тут мне вдруг стало все дозволено. Попытался жить. Не получилось. Захотел сорвать с себя маску. И это не удалось. Друзилла, моя младшая сестра, богиня, умерла от горячки. Я остался один. С горя я отрастил себе бороду и стал осматриваться в этом мире. В первое время меня забавляло, что я могу убить любого, кого захочу. Я поклонялся золоту. Когда мне казалось мало того, что я владею им, я раздевался нагишом и катался по золоту, чтобы оно через кожу просочилось ко мне в кровь. Корчил гримасы в зеркале, чтобы напугать самого себя. И было у меня несколько отличных забав. Я приказывал вырывать людям языки, распиливать их надвое, велел сбросить в море сотни гуляющих и развлекался тем, как они барахтались и тонули. Я морил голодом римлян, в то время как амбары мои и зернохранилища были полным-полны. Уничтожил рукописи известных писателей. Статуи богов на Марсовом поле каждый день одевал в такие же одежды, какие носил сам, потом отбил им головы и заменил их своей. Коню своему я построил мраморную конюшню, кормушку из слоновой кости, обедал вместе с ним в конюшне, и мне чуть было не удалось назначить его консулом. А ведь когда-то и меня любили. Солдаты ласково называли «цыпленком», «звездочкой». Когда я стал римским императором, люди на радостях за три месяца закололи сто шестьдесят тысяч жертвенных животных. Но теперь мне и это надоело. Не могу спать. Под веками у меня словно песок. Говорят, что беда вот тут, — сказал он и постучал себя по лбу золотым слитком. — Дай мне сон, какое-нибудь сонное питье.

7

Кассий слушал почти расстроганный. Но Калигула вдруг встал и протянул ему на прощание руку. Кассий поцеловал ее. И тут только понял, что цезарь сделал кукиш и что губы его коснулись ногтя высунутого большого пальца.

Кровь бросилась ему в лицо.

— Ну-ну, обезьяна, — жестом усмирил его Калигула, — не сердись. Будь бдителен, — и отпустил его.

8

Кассий известил обо всем этом своих товарищей.

— Убить его! — воскликнул Корнелий Сабин. — Заколоть немедля.

Праздничные игры, учрежденные в память о восточном походе Августа, начались перед полуднем. Игры устраивались недалеко от дворца, на импровизированной сцене, только для знатных граждан, сенаторов и патрициев. Калигула прибыл туда в сопровождении телохранителей-германцев.

Рослые парни, как только цезарь вошел, закрыли все входы и стали стеной. Он милостиво помахал им. Кое-кого из них он набрал еще на Рейне, во время германского похода, но, так как пленных было недостаточно, зачислил в отряд и римлян, обязав их выкрасить волосы в рыжие, выучить язык германцев и говорить на нем.

В длинном желтом одеянии, с зеленым лавровым венком на голове, цезарь встал перед жертвенником. Когда он совершал жертвоприношение, кровь фламинго брызнула на него и на нижнем крае его плаща появилось красное пятно. Корнелий Сабин переглянулся с Кассием.

9

Прошел первый день, прошел второй, а заговорщики все не осмеливались действовать. Каллист, бывший вольноотпущенник цезаря, богатый римлянин, был вне себя от ярости, что это чудовище все еще живет. Калигула беспечно расхаживал среди них, подбодрял борцов и гладиаторов, аплодировал певцам и наездникам. Это и приводило в замешательство заговорщиков. Им казалось, что Калигула дурачит их или хочет заманить в ловушку.

На третий день, в полдень, цезарь совершенно неожиданно сказал вдруг Кассию, что отправится во дворец и искупается. Он шел через толпу один, без телохранителей-германцев. По дороге окликал то того, то другого.

Корнелия Сабина даже дернул шутливо за тогу и подмигнул ему: «Ну, что же будет?» Его не понимали. Носильщикам, которые несли его паланкин, он велел идти во дворец не через главный вход, а через боковой — узким подземным коридором, где знатные молодые азиаты, участники предстоящих драматических представлений, разучивали свои роли: зябкие сыны востока прятались здесь от холода — в тот день сильно подморозило.

10