Нерожденный

Она представляла собой танковое шасси без башни, на котором возвышалась какая-то непонятная конструкция, похожая на диковинную пушку. Машина надрывно рычала, за ней тянулся густой шлейф отработанных газов – мотор «танка» работал с предельной нагрузкой, хотя двигался этот танк чуть быстрее черепахи. Все эти подробности запечатлелись в мозгу сержанта Клюева за какие-то доли секунды, а затем размышлять и анализировать стало уже некогда: за машиной толпой бежали японцы, сверкая примкнутыми штыками, а впереди них широким шагом шёл офицер с самурайским мечом в руках. Однако главное сержант понять успел: перед ним та самая японская диковинка, за которой десантников и послали в тыл противника, и за захват которой «виновнику торжества» полагалась присвоение звания Героя Советского Союза. И всплыло в сознании Клюева услышанное на инструктаже.

– А как отыскать эту штуку, товарищ полковник? По каким признакам?

– Ищите и обрящете, капитан, – полковник с лиловым шрамом на щеке улыбнулся кривой усмешкой. – А признак у неё один, зато такой, что его ни с чем не перепутаешь: как только ваши винтовки превратятся в нестреляющие железные палки, так и знайте – тут она где-то, голубушка, причём недалеко. По последним данным, радиус действия японских передвижных установок не более километра – точнее сказать некому, нету, понимаешь, живых свидетелей…

…Рукопашный бой был свирепым. Японцы умело орудовали штыками, и если бы на месте десантников с их спецподготовкой оказались бы солдаты обычной пехотной части, им пришлось бы туго. Офицер-самурай так вообще изумлял – циркач, да и только. В считанные секунды он зарубил троих десантников (да как – разделал, можно сказать, как мясник туши) и натворил бы ещё немало бед, если бы Демьян Чалов, здоровенный сибиряк, не подхватил железный лом, валявшийся среди груды битого кирпича, и не огрел бы им лихого меченосца от всей широкой русской души. Хрустнуло смачно, и брызнуло во все стороны красненьким да мокреньким…

Катаны к бою!

Пропоротые штыками тела валились одно за другим, и не разобрать было в горячке боя, кто умер на этот раз – желтолицый обитатель японских островов или рязанский парень, переживший Великую Отечественную и встретивший свою судьбу здесь, в Маньчжурии. Но мало-помалу десантники брали верх: их капитан дал по рации заветный сигнал «Экстра», и русские парашютисты стягивались теперь к «точке обнаружения» как муравьи на сладкое. А сержант Клюев, заваливший уже двух противников, не спускал глаз с японца, сидевшего за «пушкой», и сожалел, что не может снять самурая одним выстрелом – не получалось потому что выстрелить.

А самурай этот сидел себе спокойно (причём не за бронёй, а на свежем воздухе) и, казалось, дремал: глаза его были полузакрыты, и вообще он выглядел отрешённым, словно и не кипел вокруг смертный бой. И было в его отрешённости что-то зловещее: Клюеву вдруг почудилось, что японец колдует (тьфу, глупость какая…), и вот-вот наколдует что-то такое, от чего всем боевым товарищам сержанта придётся очень несладко. И тогда сержант Клюев, взрослый мужик, прокопчённый дымом войны и умытый на её полях своей и чужой кровью, ухватил первый попавшийся под руку увесистый обломок кирпича (благо их тут было много) и метнул его в японца – точно так же, как швырялся в детстве камнями в диких уток (кто ж мальцу ружьё-то доверит?). И попал – точнёхонько в голову.

«Спящий» самурай бессильно откинулся на спину в своём кресле, и тут же грохнуло несколько выстрелов: оружие снова заговорило. Клюев бросился вперёд, к танку, мимоходом сбив с ног прикладом малорослого азиата, сунувшегося ему наперерез, и…

Над танком взметнулся фонтан кипящего пламени. Сержанта отшвырнуло назад как пушинку и со всего размаху припечатало лопатками о стену дома. В глазах потемнело. «Эх, плакала моя золотая звёздочка…» – подумал Клюев, теряя сознание.