Нерожденный

Второй и третий залпы также были безрезультатными. Над мостиком «Висконсина» повисло гробовое молчание. Хэлси сжал бинокль так, что побелели костяшки пальцев, а безмолвная линия японских кораблей полыхнула огнём: самураи дали ответный залп.

– Я не понимаю… – пробормотал кэптен Дарелл, командир «Висконсина». – Наши снаряды не взрываются, а джапсы стреляют как ни в чём не бывало! Этого не может быть!

…Адмирал Курита улыбался, вглядываясь в мерцающую дымку, окутывавшую его корабли: включение поля сопровождалась визуальными эффектами, и при некотором опыте их можно было заметить. Богиня Аматерасу не оставила своей милостью детей своих – это её волей на священной земле Ямато родился Тамеичи Миязака: человек, давший Японии оружие возмездия. «Два последних года гайкокудзины давили нас числом, убивая так, как охотник убивает дичь. Так пусть же теперь они почувствуют на себе, – злорадно подумал адмирал, – что значит столкнуться с силой, которой ты не можешь противостоять!».

Линкоры Объединённого флота стреляли, и стреляли быстро и метко – отличная видимость позволяла успешно корректировать огонь без всяких радаров. А то, что они могли стрелять, объяснялось не просто, а очень просто: по команде с «Мусаси» поле отключалось, линкоры давали залп, и поле тут же включалось снова. У американцев было всего две-три секунды времени, чтобы поразить врага, на миг приподнявшего щит, и сделать это было практически невозможно. Самого Тамеичи Миязака не было на мостике флагманского корабля – вскоре после его ошеломляющего триумфа император лично запретил учёному-самураю участвовать в боях, – но хорошо обученные им операторы корабельных эмиттеров действовали безошибочно. А три месяца кажущегося бездействия флот империи использовал не только для установки новых «миязак», но и для отработки методики ведения залпового огня всей эскадрой, усовершенствовав наследие адмирала Хейхациро Того, принёсшее ему победу при Цусиме.

Поле включено…

…Адмирал Хэлси спинным мозгом ощутил, как вокруг него зреет паника, готовая разрядиться в истошных воплях и бестолковой суете. И неудивительно: бой слепого со зрячим превратился в бой хорошо вооруженного умелого воина с безоружным противником. Это и боем-то назвать было нельзя, и продолжение подобного «боя» грозило американскому флоту полным уничтожением: японцы утопят всех (если, конечно, у них хватит снарядов и торпед, которые, в отличие от американских, взрываются безотказно). Можно попытаться сблизиться, но кто знает, что произойдёт с кораблями, когда они войдут в «дьявольскую зону»? А если на них погаснет свет, или снаряды в погребах начнут взрываться сами по себе, без видимой причины? Как там сказал кто-то из «яйцеголовых»? (Буффало Билл запомнил эту фразу) «В уравнении можно поменять минус на плюс, и тогда вместо подавления любых реакций мы получим их спонтанную инициацию» (красиво звучит, но когда поймёшь, что за этим кроется…).

И командующий Тихоокеанским флотом Соединённых Штатов Америки приказал отходить, испытывая при этом острое желание утопить в океане всех учёных дармоедов, а заодно и политиков, сидящих в далёком безопасном Вашингтоне и приказавших ему вести флот в безнадёжный бой. О том, что он сам рвался в этот бой, Хэлси почему-то не вспоминал – в его голове неотвязно крутилась только одна леденящая мысль: «А ведь джапы нас просто так не отпустят – у меня нет нужного превосходства в скорости эскадренного хода…».

Буффало Билл не ошибся. Курита преследовал отступающий американский флот до темноты, выхватывая всё новые и новые жертвы, и прекратил погоню только тогда, когда на его кораблях подошёл к концу боезапас. Погибли линкоры «Алабама» и «Массачуссетс», шесть крейсеров и одиннадцать эсминцев, брошенных Хэлси в отчаянные и безрезультатные торпедные атаки – лишь бы задержать преследователей.

Это было не поражение – это была катастрофа. И уже глубокой ночью, сидя один в каюте за бутылкой виски, Хэлси вдруг подумал: «А ведь дело идёт к тому, что Вашингтон останется далёким, но перестанет быть безопасным…».

* * *

Известие о поражении US Navy доконало президента Рузвельта[64]. Выслушав доклад, он хотел что-то сказать, но захрипел и бессильно обмяк в своём кресле. Губы президента ещё шевелились, и среди суеты и криков «Врача! Врача! Скорее!» госсекретарь Корделл Халл, склонившись над умирающим, разобрал еле слышное:

– Как только будет готова… манхэттенская бомба… боевой образец… сбросьте её… на Токио. Это наш последний… шанс…

Похороны президента Рузвельта

– Знаете, господин президент, – негромко сказал Халл Гарри Трумэну, наблюдая за траурной процессией, – последнее желание умирающего должно быть исполнено, особенно если оно во благо Америки.

– Согласен с вами, – так же тихо ответил новый хозяин Белого Дома. – Надо только хорошенько подумать, как это сделать. Эти проклятые «миязаки» – вот в чём проблема.

* * *