Нерожденный

Однако на территории Китая боевые действия продолжались, приобретая всё больший размах и ожесточённость. Японцы шаг за шагом теснили армии Чан Кайши и Мао Цзэдуна, заливая кровью целые районы Китая. То, что творилась на территории многострадальной страны, захваченной самураями, напоминало времена нашествий безжалостных кочевников, некогда опустошавших Поднебесную. По течению Хуанхэ и Янцзы плыли, покачиваясь на волнах, тысячи и тысячи изувеченных трупов; самураи резали пленных и мирных жителей, остервенело насиловали женщин, закапывали людей живыми в землю, складывали пирамиды из отсечённых голов. Безудержная жестокость победителей не была для них самоцелью – по примеру Чингисхана, японцы сеяли страх, чтобы никому и в голову не пришло противиться новым завоевателям Азии, «вождям с островов». Самураи отнюдь не стремились уничтожить всех китайцев: по «нормам» средневековья, японцам нужны были не только земли, но и рабы, данники, наложницы и… воины-азиаты, которых не жалко бросить на убой в первых рядах – рецепт, проверенный веками. Заполучив сверхоружие, самураи воспряли духом: идея «Великой Азии» и господства желтой расы над всем миром из области мечтаний перешла в область реально возможного, и японский часовой на Великой Китайской стене ощущал себя частицей могучей силы, которой назначено править не только Азией, но и всей планетой.

Японский часовой на Великой Китайской стене

Кромсая кровоточащее тело Китая, японцы забирались и на территорию Советского Союза. Их мобильные отряды, оснащённые передвижными «миязаками», совершали рейды в Даурию, уничтожая русские таёжные посёлки. Цель этих набегов была всё той же – посеять страх, парализующий и обессиливающий: северные гайкокудзины должны знать, что их ждёт, и смириться с неизбежным. И люди уходили подальше от границы, бросая насиженные места, и матери пугали детей страшным зверем по имени «мангуст»…

* * *

Страх, расползавшийся по всей Юго-Восточной Азии, катился приливной волной и по просторам Тихого океана: империя Ямато снова наступала, наступала быстро и победоносно. Прошло всего неделя после падения Оаху, и стотысячная американская армия на Марианах капитулировала. Японская эскадра подошла к Сайпану и предъявила защитникам острова ультиматум: «Сдавайтесь, или мы сожжём вас заживо, всех до одного». Это был блеф чистой воды – при всей своей мощи на такое «миязаки» не были способны (во всяком случае, пока), – но целая серия сокрушительных поражений сломила дух янки, и войска генерала Холланда Смита сложили оружие. Справедливости ради следует отметить, что самураи не перебили тут же поголовно всех пленных – Японии требовались рабочие руки. Зато с обессилевшими рабами сыновья Аматерасу не церемонились, приканчивая их на месте. Счёт американских военнопленных, погибших под штыками и катанами победителей, шёл на тысячи, и генерал Смит, попавший в плен вместе со своими солдатами, обратился к японскому генералу Тадамити Курибаяси с просьбой проявить человечность по отношению к пленным воинам армии США.

«Вы не воины, – ответил ему Курибаяси, глядя на американца глазами голодного хищника, – вы рабы, не нашедшие в себе мужества умереть с честью на поле битвы. И не вам, бледнолицые, говорить о человечности: вы всегда считали нас, азиатов, низшей расой и убивали нас веками, а совсем недавно вы, цивилизованные и гуманные, сожгли в Токио двести тысяч мирных жителей, стариков, детей и женщин, сбросив на них вашу сверхбомбу. Теперь пришёл наш черёд, и мы будем обращаться с вами так же, как вы обращались с нами: так, как вы этого заслуживаете». Смит посмотрел в глаза Курибаяси, в которых металось холодное злое пламя, и промолчал – что он мог сказать?