Нержавеющий клинок

— Встретят разве на том свете. Некому сообщать и некому встречать, милый капитан.

Михаил понял, что задел солдата за живую рану, почувствовал себя неловко, а солдат продолжил:

— Все спалили, супостаты: жену, детей и дом… Партизанам помогала… Теперича я один-одинехонький на всем белом свете. Было два брата, оба в Сталинграде остались. Не знаю, где теперича приткну свою седую головушку. Инвалид…

— Крепитесь, дорогой товарищ, теперь у всех горе: у одних меньше, у других — больше, — утешал его, как мог, Овчаренко.

— Все говорят — крепись, а где взять этой крепи? Одной ненавистью к врагу жить трудно, а более в сердце ничего не осталось. Все сожгла проклятая война…

Солдат долго рассказывал о себе. Михаил внимательно слушал его, находил что-то сходное в его судьбе со своей собственной — и только далеко за полночь забылся в тревожном сне. А когда утром поднялся, то увидел, что солдат все так же понуро сидит у окна.

— Вы так и не уснули, Иван Федорович?

— Спал, как лошадь, стоя. Все не выходят из головы мои мальчики. Ну, убили, паразиты, жену, а за что же их? Какие славные малыши были! Соседка писала, что старший не плакал, только говорил: отец вам отомстит… Четырнадцать ему было. Как только сведу глаза, они сразу передо мной. Может, оттого, что подъезжаю к родному дому…

— Иван Федорович, разрешите, я запишу ваш адрес.

— Зачем тебе, милый капитан?

— У меня, как и у вас, никого не осталось, вот и будем связь поддерживать. Буду вам писать о фронте, а вы мне напишите, как пойдут ваши дела. Будет не так одиноко…

— Умно ты говоришь, капитан. Спасибо тебе, светлая твоя голова. Дай бог тебе возвратиться невредимым. Только думаю, какой же адрес тебе дать? Ну, в общем, пиши. — Солдат продиктовал адрес, сказал: — Имя и отчество ты знаешь, а фамилия моя Овчаренко…

У Михаила выпал из рук карандаш.

— Позвольте, позвольте, как вы сказали: Овчаренко?

— А что?

— Так это же моя фамилия, может, мы с вами родственники?

По лицу солдата впервые пробежала тень улыбки.

— Все мы на этом свете Адамовы дети, говорил Шевченко, а Овчаренко у нас не редкость…

В августе сорок пятого уволенный в запас капитан Овчаренко возвратился в свой город. Возвратился не один, а вместе со своей Синичкой. Маленькая полуподвальная комната стала их квартирой на несколько лет. Мебели почти не было, и столярные навыки, приобретенные еще в детстве от отца, сейчас очень пригодились Михаилу. Он смастерил маленький столик и топчан, заменивший им кровать. Жили не богато, зато весело. Через год Валя поступила в медицинский институт. Училась, а в выходные дни подрабатывала в местной больнице. Михаил возвратился на завод, с которого уходил на фронт. Но старых знакомых почти не осталось. Многие из них не вернулись с полей войны. Со временем при входе на завод установили мраморную стелу с их именами. Проходя мимо нее, Овчаренко часто испытывал горькое чувство. Такое чувство, наверно, испытывали все фронтовики. Об этом так удачно сказал поэт: «Я знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны… но все же, все же, все же…»

Давно замечено, что, когда мы к чему-то стремимся, чего-то ждем, нам кажется, что время тянется неимоверно медленно; будь это в наших силах, мы бы поторопили его. Но вот наступает пора, когда оглядываешься назад, в прошлое, и тогда обнаруживаешь, что годы промчались с космической скоростью.

У Михаила с Валей незаметно повзрослел сын. Он уже кончал школу, но, как это часто случается, очень мало знал о прошлом своих родителей. Как-то готовясь писать классное сочинение о Великой Отечественной войне, сын попросил отца рассказать какой-нибудь военный эпизод. Овчаренко поведал о портрете Ленина, который был в его танке. Заканчивая рассказ, он кивком головы показал на маленький портрет вождя над письменным столом и добавил:

— Почти вот такой. Где-то в бумагах есть об этом заметка из фронтовой газеты. Попроси маму, пусть найдет…

На следующий день, проводив сына в школу, а мужа на работу, Валя начала перебирать семейные бумаги, накопившиеся за многие годы. Заметки она не нашла, но случайно наткнулась на пожелтевшие листы. Это было неотправленное письмо Михаила в Чехословакию, где он просил газету помочь ему найти гражданина, получившего во время войны в подарок портрет Ленина.

«Прошло почти двадцать лет!» — прикинула в уме Валентина, взяла ручку, исправила в письме дату и тут же отнесла его на почту. Когда муж возвратился с работы, она с лукавинкой в голосе спросила:

— Миша, я что-то не припомню, какой ответ получил ты тогда из Чехословакии?

— Чего это ты вдруг вспомнила?

— Сегодня передавали по радио рассказ о Ленине, вот я и вспомнила о портрете.

Михаил оживился.

— Признаюсь, милая, я тогда не отправил письмо. Считал, что не стоит беспокоить людей по мелочам. Для меня это важно, а другим может показаться смешным…

— Ты неправ. Это интересно многим. Так вот знай: сегодня я случайно нашла то письмо и бросила его в почтовый ящик.

— Это ты, Валюша, зря, теперь я написал бы по-другому.

— Ничего, поймут, — уверенно сказала Валя и пошла накрывать на стол.