Несчастный случай

— Курс! Встать! Выходи строиться на улицу!

Люди встали и начали выходить из столовой. Все были взбудоражены и многим неожиданно приятно щекотала нервы угроза грядущих неприятностей, в неотвратимости которых практически никто не сомневался. Ведь в истории любого училища не много можно найти фактов, когда курсанты осмеливались напрямую противодействовать командованию курса, тем более в форме голодовки. А последствия этого могли быть самыми непредсказуемыми, несмотря даже на то, что формально курс не нарушил никаких уставных правил: на обед приходили, за столами сидели, а что есть не стали, так насчет этого устав ничего не говорит, а значит и придраться, вроде бы, не к чему.

Реакция последовала незамедлительно. Не успел курс даже приблизиться к общаге, как в задних рядах увидели стремительно нагонявшего их Чернышова, позади которого поспешал Калмыков.

— Добров! Остановите курс! — заорал Чернышов, не останавливаясь.

— Курс! Стой! — Добрый отдал команду и двинулся к начальству.

— Постройте курс возле торца столовой. — Чернышов не стал дожидаться обычного доклада.

Добрый повернулся к строю:

— Курс, разойдись! В линию взводных колонн, становись!

Ситуация была напряженной и люди выполняли команды быстро. Уже через пару минут четыре взводные коробки стояли у торца столовой. Над курсом сгустилась напряженная тишина, все ждали реакции курсовых офицеров.

— Старшина, объясните мне, что происходит. — Чернышов попытался успокоиться, но нервная нота в его голосе показывала, что он вот-вот сорвется на крик.

— Люди отказались принимать пищу. — Добров напротив выглядел хладнокровно, заранее приготовившись к любому повороту событий.

— По какой причине?

— По причине погрома, устроенного сегодня утром в комнате Вялова и Снеткова.

Чернышов замолчал на несколько минут, видимо переваривая такой неожиданный ответ. Как и большинство людей, пытающихся установить свой авторитет, вселяя страх в подчиненных, он панически боялся даже малейших признаков неповиновения. В тех редких случаях, когда доведенные до отчаяния и ярости отдельные курсанты начинали высказываться на повышенных тонах, отстаивая свое мнение, капитан тотчас же шел на попятную.

В данном же случае дело обстояло значительно хуже. Чернышов почти физически ощущал ненависть, исходящую от людей. И сейчас ни ему, ни стоящему чуть сзади Калмыкову, затея с разгромом комнаты за найденную плитку уже не казалась ни замечательной, ни поучительной. Однако из создавшейся щекотливой ситуации следовало как-то выбираться.

— Товарищи курсанты, — начал он, тщательно подбирая слова, — Я не очень понимаю, что послужило причиной отказа от приема пищи. Возможно, изъятие плитки из комнаты Вялова было проведено не слишком аккуратно, но ведь я предупреждал вас о таком исходе! Я и сейчас повторяю, что хранение электрических плиток в комнатах категорически запрещено. Их необходимо сдать в канцелярию, для последующей отправки родителям.

Курс зашумел. Голодовка явно удалась, ибо Чернышов не орал, хотя по его виду было видно, с каким трудом давалась ему спокойная речь. Более того, он был явно напуган столь явным выражением протеста и стремился поскорее вернуть события в нормальное русло, пока они окончательно не вышли из-под контроля.

Все загалдели разом. Трудно было разобрать отдельные выкрики среди общего шума. Каждый пытался высказать свое личное мнение по поводу происшедшего, однако ни к чему путевому это не приводило. Наконец вмешался Добров:

— Хорош галдеть! — рявкнул он, повернувшись к стою, — Пусть сержанты высказываются!

Шум постепенно затих, хотя и не прекратился вовсе.

— Товарищ капитан, — заговорил командир первого взвода, — Все понимают, что хранение плиток запрещено и поэтому, когда их отбирали раньше, и когда их будут отнимать дальше, проблемы не было и не будет. Но у Вялова и Снеткова, кроме отнятой плитки, вы еще устроили в комнате погром, испортили личные вещи, которые к приказу о плитках никакого отношения не имеют!

— Да плитку-то, — выкрикнул командир третьего отделения третьего взвода, — Плитку-то вы не отобрали, а разломали так, что она теперь не подлежит восстановлению!

— А это тоже личная вещь! — подал голос Денис Градов, командир второго взвода, из которого и были пострадавшие, — За нее, между прочим, деньги заплачены. И как ее можно теперь отослать родителям?

— Товарищи курсанты! — прервал высказывания Чернышов, — Возможно мы с капитаном Калмыковым допустили некоторую неаккуратность и во время извлечения плитки повредили какие-то вещи. Но не следует забывать, что электроплитки запрещены к хранению, а значит наши действия были вполне правомерными.

Курс снова загудел. Такая иезуитская хитрость объяснений, после того, что многие своими глазами видели в разгромленной комнате, казалась издевательской.

— А зачем полки было рушить, зачем одежду выбрасывать, для чего все это было кетчупом поливать? — неожиданно для всех выкрикнул Леха Коншов, не являвшийся сержантом, но стоявший в строю сразу за командиром отделения, — Ведь это ни в каких приказах не указано. А просто это издевательство над людьми!