Несъедобный мёд травоядных пчел

Она снова подняла правую бровку и внимательно посмотрела на ширину моих рук, распахнутых капитаном, затем мотнула головой, дабы отбросить все мелочи и сосредоточиться на главном. И мы снова вздохнули. Казалось, что скоро мы выдышим весь воздух в фойе. Но это только казалось. На самом деле, этого случиться не могло никоим случаем, ведь в фойе, кстати, просторном и довольно-таки милом, с персиковыми обоями и большими окнами по стенам и маленькими кружочками ламп по потолкам, было открыто окно, левое такое окно.

Капитан, капитан, очнитесь! Очнитесь напитан! Что же делать?! Капитан не просыпается! Капитан не просыпается, (бросает взгляд на левый борт корабля) Эх ты, какая оказия движется! Эх ты! Эх!

Так бумага покрывает камень, и камень так сдается. Бесконечная цепочка морской жизни.

– И сколько же стоит комната на ночь?

Она улыбнулась. Улыбалась она отвратно. – Три сотни серебром.

– Ладно. Багаж оплачивается?

– Багаж?

Оппля! И снова ее внимание разбивают вдребезги всякие паршивые мелочи.

– Багаж.

– Нет, багаж не оплачивается. – Ладно.

– Че их носить то, хе!

Но я это не прочитал по губам так же, как и не увидел то, как она развернулась и показала неплохую выпрямленную корсетами спинку, потянулась за ключами и принесла ключи.

Что.... Что ты сделал с капитаном! Что ты сделал с капитаном, негодник! Эй! Эй, ребята! Ребята!

Впрочем, женщина сталась в ошеломление от капитана. Я занес его в фойе и ни капли не качался от его тяжести и кончености. И был горд этим таким собой. Кот замяукал и выбежал прочь в открытую дверь. Женщина заорала. Ну, как заорала. Задрожала губами и раскрыла рот широко.

На вкус она была словно белошейная змея тропиков. Я не ошибся.

Дождь