Несколько способов не умереть

— Не любят, но вреда не желают, а тебе желают.

— Но отчего, отчего?

— Потому что видят, что они для тебя ничто, потому что смеешься над ними, потому что ходишь вальяжно, да просто потому, что ты — это ты, а они — это они. Не такой. Непонятно?

— Понятно. И ты тоже?

— Что тоже?

— Ну не любишь?

— Вадим, я серьезно, — с неумелой строгостью сказала Марина.

— Уж куда серьезней.

— Тебе не обо мне сейчас думать надо, а о том, как защищаться.

— Фу, глупость. Да никак не защищаться. Да плевал я на них.

— Он ухмыльнулся, — а я не приду, я заболею…

— А потом ведь опять.

— Ерунда, обойдется, — он устало махнул рукой. — Разберемся. И хватит об этом, надоело, — но он все-таки досадливо дернулся. — Надо же… Праведники.

— Я уже кое с кем поговорила. — Марина нервно растерла недокуренную сигарету в пепельнице. — Есть достойные люди.

— А вот этого не надо, — Вадим вытянул вперед ладони. — Сами уже как-нибудь. Худо бедно, а головка имеется.

— Ну, хорошо-хорошо. Забыли до завтра.

В половине второго он оторвался от бумаг — работалось, как ни странно, в охотку — потянулся сладко, осмотрелся, комната была пуста. Вспомнил, что Марина говорила что-то про соседний универмаг. А коварный Хомяков, видимо, гуляет по бульварам с Татосовым. Они каждый обеденный перерыв гуляют по бульварам и, опасливо озираясь, вполголоса о чем-то беседуют. Строят планы грандиозного ограбления? Размышляют, как бы удрать в пампасы от постылой жизни? Желудок был пуст и, несмотря ни на что, требовал к себе внимательного отношения.

Вадим спустился на третий этаж, Приблизился к стеклянным дверям светлой огромной и, несмотря на величину, уютной, ухоженной столовой и неожиданно остановился. Сколько людей? Сидят, стоят, бегут, жуют, чавкают, глотают, потеют, спешат, говорят, хохочут. И почти половину из них он знает. И никому, то есть совершенно никому из них, нет до него дела, и ему нет дела ни до кого из них. Деревьям в лесу больше дела друг до друга, чем им.

— Да плевать я хотел, — пробормотал Вадим, невольно пятясь назад. — Разберемся, все будет славненько.

За полчаса до конца рабочего дня Марина засобиралась вдруг, вскинулась с двумя толстыми сумками, объяснила, смущенно улыбнувшись:

— Опаздываю, надо маме с проводницей продукты передать. Дефицит. Мама любит вкусно поесть, совсем как ты.

Вадим вспомнил, что Марина родом из поселка в двухстах километрах отсюда, там мать, сестра. Поравнявшись с ним, женщина наклонилась, прошептала скороговоркой:

— У меня в ванной с краном что-то. Зашел бы сегодня.

Вадим внимательно посмотрел на нее и неожиданно для себя кивнул:

— Зайду. В семь. Нет, в полседьмого.

— Правда? — выдохнула она недоверчиво.

Вадим опять кивнул.

Татосов с Хомяковым о чем-то пошептались, поглядывая в сторону Вадима, и через пятнадцать минут тоже ушли, хотя дисциплинированный Хомяков возражал и упирался. А без пяти шесть раздался голос «ворона» — черного местного телефона, сорокинского.

— Зайдите, — коротко обронил Сорокин.

Он вошел в кабинет спокойно, уверенно, с легкой, фатоватой ухмылочкой и напоминал сейчас себе храброго поросенка Наф-Нафа из известной сказки, который совсем не боялся волка и любил напевать про это песенку. Вадим, правда, песенку не напевал, но слова ее вертелись у него в голове, оттого, подойдя к столу, он ухмыльнулся шире: и, заметив такую наглую гримасу на лице подчиненного, Сорокин поморщился и решил начать сразу, не замазывая поначалу расплывчатыми фразами истинную суть предстоящей начальственной беседы. Вадим же без приглашения уселся на стул напротив, подвинул к себе газету и, не стесняясь, принялся изучать программу телевидения.

— Вы, наверное, уже все знаете? — начал Сорокин.

— О чем? — с готовностью отозвался Вадим.

— Завтра профком. Разговор будет идти о вас.

— Да, слышал краем уха. Болтал кто-то. Не помню.

— Разговор будет серьезный и нелицеприятный, — Сорокин сцепил пальцы в замок. — Вам будет очень и очень не по себе. Так же, как и всем нам. Очень много нелестного в последнее время говорится о вас. Поступают жалобы на вас и из других организаций. К тому же есть сведения, что вы замешаны в не совсем красивой истории с изнасилованием, что вами интересуются прокуратура и милиция. Есть сигналы, и половина из них уже проверена, что вы ведете аморальный образ жизни, пьете, встречаетесь с не совсем порядочными женщинами…

Вадим негромко рассмеялся. Конечно, можно было сейчас поспорить, постучать себя по груди, потребовать, мол, позвоните в прокуратуру, в милицию, узнайте, каким таким боком я замешан в изнасиловании, можно было бы настоять на установлении авторов анонимок, на самой тщательной проверке фактов, изложенных в них, и, кто знает, может, все и обошлось бы. Но он понял, что ничего этого не скажет. Не сможет. Не пересилит себя, не получится. Как ни старайся, а не получится.

— И зачем вы мне все это говорите? — без всякого интереса спросил он.

— Пока обо всем знают несколько человек. А завтра будет знать весь институт. Разнесут по городу. Вам трудно будет работать. И еще труднее будет найти другую работу.