Несколько способов не умереть

Вадим задумчиво потер трубкой лоб и только потом осторожно опустил ее на рычажки. Что-то не складывается во всей этой ситуации с изнасилованием, с Лео. Не логично как-то выходит. Получается так, что Можейкин с ними заодно. Но это же нелепо. Муж заодно с насильниками своей жены. Или Вадим ошибается в своих предположениях, и «Фантомаса» предупредил о фотографиях, об опознании кто-то другой. Но не сам же Уваров? А впрочем, мало ли людей в отделении трется, — как-то где-то случайно… Но почему тогда Можейкин и сама Можейкина приходили в квартиру Лео?.. Постойте, постойте, значит, они все друг друга знают. Можейкины, Лео, его отец… Его отец… Как он смотрел на меня, словно знал, кто я, словно на всю жизнь хотел меня запомнить. Та-а-ак. Понятно. Понятно, что ничего не понятно.

Вадим хлопнул себя по коленям, поднялся. Хватит думать об этом. Все. Забыли. Так и рехнуться можно. Пусть сами разбираются. Хватит! Господи, как ноет сердце. И как все скверно, скверно, скверно…

Не дал ему неспокойный аппаратик и шагу от себя ступить. Опять позвал, и опять не звонками, а всхрапами простуженными. Так и на работу опоздать можно. Сорокин не простит.

— Доигрались! — Голос у Уварова был возбужденный и злой. — Я предупреждал.

— Что еще? — И Вадим снова плюхнулся на диван.

— Исчезла Можейкина. Муж заявил. Только что ушел от меня. Утром в субботу пошла прогуляться, в тапочках и сарафанчике, и с тех пор как в воду…

— Боже… Но так ведь сам Можейкин… — Вадим прикусил губу.

— Что сам Можейкин?

— Нет, ничего.

— Что Можейкин? — рявкнул Уваров. — Договаривайте!

— Он… Он должен знать, что она немного того…

Вадим с трудом выискивал слова, а про себя ругался на чем свет стоит. — И нельзя было отпускать ее одну.

— Эх, вы, — в сердцах бросил Уваров, и Вадим машинально представил, как тот безнадежно махнул рукой. — Я-то, наив-ныи, думал, что вы решитесь.

— На что? — невинно спросил Данин.

— Вы же знаете что-то, может быть, даже главное, основное. Я же с самого начала видел, что знаете. Я же говорил вам: подумайте, подумайте. Зло должно быть наказано, иначе оно породит новое зло, иначе мы утонем в нем. Да что вам повторять банальные истины, сами все прекрасно понимаете, не недоумок же вы в конце концов?

— Не знаю, о чем вы? — упрямо сказал Вадим.

Уваров замолчал. Вадим слышал, как тот чиркнул спичкой, затянулся:

— Ну да ладно, вы сами себе судья, Вадим Андреевич, я думаю, гораздо более беспощадный, чем тот, что в суде народном. До свидания.

— Погодите, — спешно остановил его Вадим. — Погодите… Выяснили что-нибудь новое о насильниках, если не секрет, конечно?

— Ищем Спорыхина, — без особого энтузиазма ответил Уваров. — Его нет в городе. Но найдем, найдем, если он еще жив.

Вадим неожиданно поперхнулся на вздохе.

— Это что, так серьезно? — тихо спросил он.

— Серьезно, — жестко сказал Уваров. — Вы что, еще не поняли? Вы что думаете, и Можейкина просто заблудилась?

— Да что вы меня все пугаете, — Данин попробовал беспечно рассмеяться, будто ему рассказали забавный анекдот. — Или у вас метод такой?

— Извините, я спешу, — сказал Уваров. — До свидания.

И повесил трубку.

Преувеличивает Уваров, успокаивая себя, подумал Вадим, не может смириться, что так и не вытянул ничего из него, и вот теперь хитрит: то таинственный вид напускает, то повышает голос, якобы горячась, якобы болея всей душой за дело и вынуждая Вадима тем самым заразиться его стремлением к справедливости и рассказать ему в импульсивном порыве все, что знает. Ишь ты, «Если Спорыхин жив»… «Можейкина пропала не просто так…» Болтун! Вадим, вздохнув, поднялся, взглянул на часы, ужаснулся, увидев, что уже начало одиннадцатого, торопливо направился к двери, сорвал куртку с вешалки, суетливо погремел замками и вышел.

Это просто тебе так хочется, чтобы он был болтуном. Вадим вошел в лифт, нажал кнопку первого этажа, тебе так легче, спокойней, ты умеешь с собой договариваться, наловчился делать выводы, которые тебе выгодны, которые не трогают, не задевают тебя. А если это все правда, что говорил Уваров? И ему стало жарко в темноватом прохладном лифте и показалось, что даже пот скорыми обильными струйками потек по спине.

— Вы выходите или поедете обратно? — строго спросил его кто-то.

— А? Что? — не понял Вадим. Оказывается, двери уже отворились, и перед ним, не решаясь войти, стоял пожилой мужчина в белой, застиранной рубашке навыпуск. Лицо у него было распаренным, мокрым. В обеих руках, напрягшихся, со вздутыми венами, он держал авоськи, до отказа набитые апельсинами. Куда ему столько?

— Да, да, конечно, выхожу, извините.

Солнце ударило по глазам, и выбелилось на миг все вокруг, потеряв краски и очертания. И загудело в голове от раскаленного воздуха, и Вадима шатнуло в сторону. Вот что значит больше суток без движения просидеть в квартире. Захотелось пить. Магазин был рядом. Там, кажется, продавали соки в разлив. Вадим двинулся к нему. Глаза уже привыкли к свету, и видел он все отлично, но все равно каким-то образом умудрился наткнуться на худощавую, усталую женщину. Она вскрикнула и выронила сумку на асфальт.