Нескучная классика. Еще не всё

В жизни Азнавур был совершенно не похож на человека-легенду. Невысокий армянский мужчина, немного усталый, с печальным взглядом и тихим голосом. Он всегда внимательно слушал собеседника, иногда шутил, но юмор его тоже был каким-то тихим. Казалось, он постоянно погружен в себя, как будто бережет силы. В тот его приезд, когда мы записывали это интервью, я встретила его на ступенях отеля “Арарат Хаятт”, где он любил останавливаться (в частности, потому, что внизу в ресторане готовили отменную долму, а на крыше была маленькая армянская часовня). Он стоял на морозе, глаза слезились от ветра. Я кинулась его обнимать, а он тихо, как ребёнок, попросил: “Пойдём со мной в магазин. Мне надо срочно купить себе шапку, иначе я заболею. Боюсь, не смогу объясниться”. Шапку мы нашли быстро. Никто даже не узнал в этом скромном пожилом человеке великого певца.

Когда появилась программа “Нескучная классика”, Шарль Азнавур еще раза три приезжал в Москву. Но мне так и не удалось пригласить его в студию. Менеджер его за годы сменился, с новым я была не знакома, а привозящий продюсер плевать хотел на все мои мольбы. Ему нужен был сиюминутный эффект, и он предпочел программу “Вечерний Ургант”. И все же моя надежда еще раз поговорить с Шарлем Азнавуром в кадре ушла только в тот день, когда его не стало. Однако голос его по-прежнему звучит во всех моих плей-листах, его песни по-прежнему врачуют душу и заглушают боль. “Вечная любовь – это когда навсегда”. Pour toujours.

Разговор 2005 года, программа “Камертон”

САТИ СПИВАКОВА Мне запомнилось прочитанное где-то ваше высказывание: “От двадцати до тридцати лет певец выходит на сцену, чтобы показать себя. С тридцати до сорока он идет к зрителю, чтобы себя выразить. А после сорока пение для артиста становится поиском вдохновения”. Вы и сейчас так считаете?

ШАРЛЬ АЗНАВУР Да, я часто говорю что-то спонтанно, прекрасно зная, что особого значения сказанное не имеет и уже назавтра будет забыто.

С. С. И все же, когда вы сегодня выходите на сцену, что именно вас к этому побуждает, подталкивает?

Ш. А. Ну уж во всяком случае не тот факт, что я нужен публике. Нет, публика требуется мне самому. Значит, основная мотивация – это счастье находиться на сцене.

С. С. Вот так просто?

Ш. А. Да, так просто. И иметь возможность принести людям то, что я построил сам… построил с помощью слов, разумеется, поскольку для моих конструкций нет другого строительного материала. Мне всегда несколько неловко, когда я приезжаю в такие страны, как ваша, где люди не понимают текстов, но, слушая мои песни, интуитивно что-то улавливают. Думаю, если у тебя получается вызвать эмоцию, заставить почувствовать, уловить нечто – причем в ситуации, когда язык помочь не способен, – это означает, что ты достиг настоящего успеха.

С. С. Как рождаются ваши песни? Сначала приходит музыка или слова?

Ш. А. Слова, конечно. Но я знаю, что в основе всегда лежит музыка, и чаще всего пою мелодии, которые написал сам. Правда, я довольно критичен к себе, и если понимаю, что музыка недостаточно хороша для сцены, что сам я не сумел найти правильную мелодию, то обращаюсь к другим композиторам. А у них нередко возникают трудности: тексты у меня самые что ни на есть сложные, длинные. В них огромное количество слов. Но ведь я выучил язык не для того, чтобы его “укорачивать”. Я выучил язык, чтобы им пользоваться.

С. С. Сколько дней вы смогли бы прожить не сочиняя? Или не слушая музыку? Вообще без музыки?