Нескучная жизнь policeman(a) Чапаева

— Есть, я принесу… Чапаев… Чапаев, утром на планёрку не приходи… отдыхай.

— Есть…

Генерал с полковником, как в кинотеатре, чуть пригнув головы, вышли из второй допросной, а Корниенко невозмутимым голосом в очередной раз напомнила подозреваемому, где он находится:

— Муртаев, вы остановились на том, что почувствовали, что по вашей руке течёт кровь Лядовой…

— Какая Лядовой… Да… кровь. Девочка лежал, держался за горло и смотрел на меня. Он говорил, но я его не понимал совсем. Булькало там… Он горло держал правая рука, где был кольцо. Я взял эта рука себе, а на горло положил его другая рука… Кольцо не снимался совсем… я очень старался… — убеждала нас эта сволочь.

— Лядова в это время ещё была жива? — вцепившись обеими руками в металлический вмурованный в пол стол, спросил я.

— Да… на меня смотрел… улыбался…

— Ах, ты… — заорал я и рванулся к задержанному.

— Чапаев! Чапаев… Конвой! Конвой, мать вашу, ко мне!!! — перекрикивая вопли Муртаева, заголосила старший следователь Корниенко, повиснув у меня на спине, одновременно нажимая коленкой на тревожную кнопку под столом.

Два бравых прапора оттащили меня от задыхающегося упыря и прижали спиной к шершавой стене камеры. Муртаев кашлял, хрипел и, широко открыв рот, пускал непрозрачные пузыри. Уперев лоб в металлическую столешницу стола, правой рукой он держался за своё синеющее горло и конвульсивно дрыгал ногами.

— Ну, что, ублюдок? Вот так рукой девочка держалась за своё горло? Её же можно было ещё спасти… — орал я, пробуя вырваться из рук крепких парней.

— Её можно было не убивать… — тихо отозвалась Корниенко, как-то безнадёжно махнув рукой. — Сука… колготки порвала из-за тебя, Чапаев. Будешь должен… Ты чё творишь, Андрей? Мне же от него «чистуха» нужна. Мужики, выведите подполковника. И проследите, чтобы не прорвался сюда. Дальше я сама, Чапаев. Спасибо тебе за работу… Иди… иди.

* * *

Допрос заканчивался уже без меня. Я сидел в «дежурке» и с какой-то непонятной отрешённостью ел и пил всё, что мне подносили ребята. Конечно, был голодным, но не настолько же. Просто надо было что-то делать. Мой заведённый на длинную дистанцию поиска цели мозг ещё требовал куда-то бежать, кого-то ловить, искать, спасать, защищать, бить, побеждать… В общем, делать то, что я умею… Правда, есть и пить, оказывается, у меня тоже неплохо получалось.

А допрос продолжался ещё два часа. Сначала отпаивали Муртаева горячим сладким чаем, приводя его голосовые связки в более-менее рабочее состояние. Потом следователь Корниенко ровным успокаивающим голосом «пела» ему «колыбельную» по поводу чистосердечного признания и смягчения наказания в итоге. Потом был туалет, умывание и опять чай. И только после этого он закивал головой и согласился закончить свои признательные показания. Корниенко нажала на видеокамере «Rec» и напомнила:

— Вы остановились на том, что кольцо с пальца Лядовой не снималось, и вы придумали…

— Не снималось… Моя мама всегда облизывал палец… и снимал. А у девочка рука был красный, весь в кров… Не смог я так. Я побежал в машина, взял багажник бутылька с маслом, тряпка взял… Прибежал, полил масло на руку, колецка снялся… Потом я рука мыл, протирал и уехал.

— Когда вы уезжали, девушка ещё жива была? Сколько времени прошло с момента удара ножом до вашего бегства? — «разматывала» дальше следачка.

— Не знаю… хрипел только. Потом на меня смотрел и вдруг про птичка два раза сказал… — как-то глупо улыбнувшись, промямлил таксист.

— Какая птичка? Что Лядова говорила, Муртаев? Что ты мне за бред начинаешь нести… — подозрительно присматриваясь к уже бредившему, казалось, упырю, пыталась выяснить Корниенко.

— «Дрозд» — она шёпотом говорил, «дрозд»! — почти выкрикнул убийца и замолчал.

— Дрозд? И всё? Дальше, что, Муртаев? Времени сколько прошло?

— Девочка рука опускал, кровь совсем не толкался уже… Долго прошло… пока к машина бежал, пока бутылка маслом искал… темно, — покашливая, с опаской поглядывая в сторону двери и осторожно потирая шею, отвечал Муртаев. — Двадцать-тридцать и ещё немножко, наверно…

— То есть теоретически спасти Лядову ещё можно было, — прикусив до крови себе губу, констатировала Корниенко.

Виолетта Юрьевна посмотрела на часы, сложила в аккуратную стопку разбросанные по столу исписанные листы бланков и, поставив точку в протоколе, нажала на камере кнопку «Stop». Потом ещё потребовалось минут десять времени, чтобы Муртаев поставил свою закорючку на каждом листе протокола допроса, а на последнем вывел почти печатными: «С моих слов она написали верна…»

— Ну, а теперь, Муртаев, всё, что ты мне сейчас наговорил, записывай своими словами. Вот тебе ручка, вот бумага. Как можешь, так и записывай. А я пойду, покурю… Коля! — позвала она старшего прапорщика из конвойных.

Дверь резко распахнулась, и в «допросную», толкая друг друга, влетели оба прапора. Лица у них были сонные, но решительные. Опустив дубинку, прапорщик Коля развёл руки и укоризненно, посмотрев на Корниенко, сказал:

— Виолетта Юрьна… мы уж подумали тут ваще море крови…