— Да… Натащька. Забрал я девочка с Рыбалки. Едет печальная такая. Я спрашивал: «Почему не улыбаешься?» Говорит: «Подруга потерял. Надо подруга найти». Я говорю: «Давай искать!» Мне же хорошо. Я еду, девочка подружка ищет, а счётчик — щёлк-щёлк рубли. Приехали контора какой-то. Людей очень много. Девочка говорит: «Тут меня жди. За это деньги давать буду. Далше ехать надо будет». И так меня по руке потрогал. А я смотрю… у неё колечко очень дорогой на пальце. Мой дядя Рахмон ювелир в Душанбе был. Мой мама меня к нему учиться посылал. Я учился, но дядя Рахмон быстро умер, и я домой уехал. Ювелир не стал, но чистый брилянт от стекляшка отличить могу. На такой колечко у нас в кишлаке богатый дом построить можно, или большую отару овец, или…
— Дальше что было, Муртаев? — перебила его Корниенко, многозначительно посмотрев себе за спину на притихших на своих местах начальников.
— Дальше? Поехали домой подружка искать, — кивнул головой Муртаев.
— Это ты тогда решил Лядову зарезать из-за кольца? — вдруг мрачным голосом спросил генерал Ващук, грузно приподнявшись со своего места.
— Нет… Не зарезать… Ты что? Я тогда просто подумал, сколько всего можно купить… Кольцо так… игрушка. Адом, гусфанд… хороший… много гусфанд…
— Сейчас, — сказала следователь Корниенко, тыкая неярким маникюром в свой айфон, — вот. Перевод с таджикского. Гусфанд — это баран по-таджикски.
— Да, я тогда думать, вот бы мой малчик… мой Сархат такой подарок на свадьба, — вздрагивая всем телом, шептал Муртаев. — Девочка сказал мне: ехай. Сказал, болше не нужно такси. Я тогда Натащька просить мне заказ отдавать. Сказать денег дам. Девочка ушёл, а я машина в арка загнал и ждал. Тогда всё придумал…
— Что придумали, Муртаев? Как совершить преступление? — не поднимая взгляда от протокола, спросила Корниенко.
— Как совершить придумал, — мотнул головой мужчина. — Придумал корд ей показать…
— Корд — это твой нож так называется? — попросил уточнить я.
— Да… Корд — нож. Девочка испугается, кольцо мне отдаст, и я на Таджикистон уеду сыну на свадьбу подарки делать. Я так думать. А девочка…
— Не перескакивайте, Муртаев. Нам нужно подробно восстановить цепочку событий. Вам позвонила диспетчер заказов Резникова? — напомнила следователь.
— Нет… цепочка не было, только кольцо. Мне Натащька позвонила…
— Резникова — это и есть Наташка, Муртаев, — с небольшим раздражением в голосе попыталась поправить обвиняемого следачка.
— Нет…
— Хорошо… Наташка позвонила?
— Да… я кушал. Девушка выбежал, в машина сел… злой такой. Меня увидел, ничего не сказал. Ругался. Говорил, кот плохой… говорил, голова нужно кот оторвать… Я смеялся, говорил, зачем кот голова отрывать… пусть мявкает. Она тоже смеялся…
— Муртаев, по существу…
— По существу приехали мы на Обводная… плохой улица, тёмный. Девочка побежал… дождь шёл, а я за остановка отъехал и ждать стал. Долго ждал… Одна девка из ресторан вышел… очень пьяный. На меня смотрел. Я тогда машина дальше поставил. А этот девочка потом вышел. Куртка жёлтый… Телефон брал и звонил, Наташка звонил… Я нож взял и к нему пощёл. Дождь по крыша стучит, меня не слышно совсем. Сзади девчонка взял, а второй рука нож ей показал… Говорю, дай кольцо, домой к маме, папе живой пойдёшь… Она смеётся… говорит, я тебя узнал… Я говорю, таджик в Москва много, как ты меня узнал? Она говорит, убегай, дурак… искать тебя не буду.
— Муртаев, убитая вами девушка говорила вам, что она работает в полиции? — глядя в глаза убийце, жёстко спросила старший следователь.
— Какой пал… ничего… Говорил, мудак, говорил… плохие слова говорил… Я не хотел… я думать бросать девчонка и уходить совсем…
— И что же ты? — процедил сквозь зубы полковник Воронин.
— Испугался! — неожиданно крикнул, глядя на всех нас ненавидящим взглядом, убийца. — Заберут тюрма, а Сар-хат совсем один будет… Скажут, отец плохой — значит весь род такой. Зачем Фатьма такому давать?
Минуты две в допросной стояла тишина. Мы переваривали услышанное, а Муртаев… Да хрен его знает, что было в голове у этого недалёкого озверевшего таксиста. Судьба и огромное желание выкарабкаться из нищеты забросили его в огромный европейский мегаполис из кишлака, где такие, как он, цветной телевизор увидели только в двадцать первом веке. В свои пятьдесят лет Далер умел водить машину, пасти и резать баранов, немного говорить на русском языке и… мог отличить настоящий бриллиант от подделки. Всё! Отличил…
— Напоминаю, Муртаев, от вашего чистосердечного признания… — чуть повысив голос, продолжила допрос следователь.
— А тут молния и гром сильно… Совсем рядом… Я испугался очень, рука дёрнулся, а девочка зачем-то вперёд наклонился… А потом девочка дёргаться стал, а по руке тёплый дождь… Смотреть стал… а это не дождь, это кров…
И опять пауза… Никто Муртаева с изложением событий той ночи не торопил… Все знали, чем закончится рассказ этого морального урода. Я слышал, как у меня за спиной тихо переговаривались Ващук с Ворониным:
— Ну, что… пошли?
— Да… ясно всё.
— Ко мне зайдём… Макарычу нужно позвонить. У тебя лимончик есть?