Несовершенное

Марина Игнатьевна переполнилась сарказмом, как зрелый виноград – соком. Отвергнутый журналист не видел в ее глазах льда, только отсутствие интереса. Поставив себе целью остаться в здании администрации после расставания с пресс-бюро, он поспешил как можно вежливее распрощаться, а затем спустился на первый этаж. Только не направился к выходу, а отправился искать кабинет замглавы Полуярцева.

Нашелся тот быстро, поскольку архитектура здания районной администрации не отличалась избытком фантазии: прямой коридор с дверьми по обе стороны. В приемной он представился секретарше ходатаем по школьным проблемам, якобы имеющим личную договоренность с хозяином. Отмазка самому лгуну казалась слабой и чреватой неприятностями при разоблачении, но поступить иначе он не мог. Журналиста отправили бы прямым ходом в пресс-бюро, а так можно несколько минут давить на персональное знакомство и плохую память Полуярцева. Сверхзадачей стало выпутаться из истории без тяжких последствий для газеты и него лично, но на такие стратегические высоты мышление Самсонова заранее не взлетало, а только по мере надобности. Да и для газеты угрозы не просматривалось: она одна, издается самой же администрацией, ничего с ней не случится.

В приемной сидели два человека, опередить их Николай Игоревич и не пытался, но свою живую очередь постарался нахрапом занять. За время его сидения в предбаннике секретарша несколько раз заходила в кабинет и, скорее всего, успела известить его обитателя о незваном посетителе. Ее молчание красноречиво показало журналисту реальную перспективу приема. Радио в предбаннике если и имелось, то упорно молчало, только гудел компьютер секретарши и клацали клавиши под ее тонкими пальчиками. На окне стояли два горшка с неизвестными цветами, за стеклом Самсонов ничего не мог разглядеть, как ни старался, заняться было совершенно нечем, и он отчаянно заскучал.

Партнеры по ожиданию обошлись с журналистом вежливо, не задержав зама на неприлично долгое время, и через вполне приемлемый промежуток оного Николай Игоревич почти законно вошел в кабинет. Наступил самый сложный момент – объяснить реальную причину своего появления.

Еще в период выдержки в предбаннике интервьюер успел твердо усвоить информацию на бронзовой табличке: Полуярцев Андрей Владимирович. Входя внутрь, он приготовился встретить солидного человечка с пухлым животиком, чем-то напоминающим родного главреда, но столкнулся с совершенно иной реальностью. За столом сидел светловолосый молодой человек, не старше тридцати, в безукоризненном костюме, при галстуке и ослепительной сорочке. "Неужели он каждый день так ходит?" – с ужасом подумал Самсонов, сразу вспомнив о своей клетчатой рубашке и растянутых джинсах с пузырями на коленях. Замглавы районной администрации во времена учебы Первухина еще и в школу не ходил, чем несказанно расстроил своего посетителя. Одним только внешним видом Полуярцев демонстрировал никчемность жизни, прожитой бездомным дважды неудачником. Свою перспективность в качестве журналиста Николай Игоревич желал защитить немедленно, не сходя с места у двери в кабинет юного районного начальника.

– Здравствуйте, Андрей Владимирович.

– Здравствуйте. Я могу уделить вам минут пять-десять. Извините, не припоминаю никакой договоренности…

– Самсонов Николай Игоревич, – произнес с достоинством журналист и уселся на ближайший к хозяину кабинета стул. – Корреспондент газеты "Еженедельный курьер". Простите за обман, не нашел другого способа обойти вашу пресс-службу.

– Вот как? – Полуярцев озадаченно откинулся на спинку своего кожаного кресла. – Вы что же, занимаетесь скандальным расследованием злоупотреблений в моем ведомстве?

– Да нет, что вы! Так широко я не замахиваюсь. Вопрос не политический, а человеческий. Я имею в виду недавнее открытие мемориальной доски на школе. Пишу очерк на эту тему, намереваюсь воспитать у молодежи патриотические чувства. Хоть и не уверен, что молодежь читает нашу газету.

– Неужели откопали в этой связи скандал?

– Я бы не назвал ситуацию скандальной, просто обнаружилось неприятное обстоятельство. Вам известно о фактической ошибке в тексте?

– В тексте на мемориальной доске?

– Именно.

– Что за ошибка?

– В восьмидесятом году выпуска не было, а Александр Первухин окончил школу в восемьдесят первом.

Полуярцев несколько секунд задумчиво смотрел в глаза журналисту.

– Да, неприятно. И на старуху бывает проруха.

– Значит, вы не знали об ошибке прежде?

– Нет, не знал. Что вы хотите от меня услышать по этому поводу? Раскаиваюсь ли я в содеянном?

– Нет, зачем же. Вы не содеяли ничего ужасного, просто организовали установку мемориальной доски. Проявили внимание и участие. Но вот этот ничтожный штришок выворачивает ситуацию наизнанку. Получается, нет внимания, а значит, и участия. В школе меня заверили, что предоставили вам точные данные о Первухине. На каком же этапе случился сбой?

– Они лично мне предоставили точные данные?

– Нет, конечно. Вашим сотрудникам. Но вы же несете за них ответственность?