Неспящая [=Кикимора]

Иногда кикиморы, что долго бомжевали, приходят на передержку сами, рассудив, что жизнь в отдалённом интернате куда лучше жизни в подвале, на чердаке или в расселённых трущобах. Кого-то дружинники забирают к нам по заявлению родственников, коллег или соседей, не желающих больше жить рядом с опасным и непредсказуемым человеком. Иногда близкие сдаются после долгой отчаянной борьбы и мучений, не выдержав постоянного напряжения.

Кого-то стараниями Эрика удаётся вытащить. За время, проведённое в подвале, измученная кикимора входит в свой естественный ритм. Недели бодрствования сменяются несколькими днями сна, никто не пытается разбудить кикимору силой, и выход из кокона получается спокойный и безболезненный. Общение с опытными товарищами по несчастью обычно приводит к мысли, что приспособиться к себе и жить дальше возможно.

Как только Эрик видит, что подопечный осознал себя, своё положение, знает, какой у него есть выбор, и готов его сделать, дружина официально от своего имени передаёт кикимору дальше по инстанции: судебное решение назначает группу, и дальше всё крутится по инструкциям, которых за последнее время напринимали столько, что только успевай исполнять.

Когда болезнь начала проявляться буквально везде, вокруг царил страх, и ничего, кроме страха. Это было даже покруче мусульманского терроризма. Против тех хоть рамки металлоискателей поставили, сумки перетряхивали, фейс-контроль, пограничные формальности, международные базы данных, то-сё… Но, когда мальчик-божий одуванчик или добрый, мягкий отец семейства вдруг становился в две секунды монстром, с которым не сладить, и, прежде чем его ликвидируют или обезвредят, успевал порвать или покалечить всех, до кого мог дотянуться, и случиться такое могло абсолютно везде и в любое время, потому что это невозможно предсказать заранее, то уровень психоза, особенно в мегаполисах, зашкаливал. Люди шарахались друг от друга при малейшем подозрении, и достаточно было ничтожной искры, одного не вовремя брошенного слова или порывистого жеста, и можно было нарваться на жестокий самосуд.

Потом только поняли, что минимальный урон окружающим наносится в том случае, если кикиморе позволяют придерживаться её естественного режима: ложиться в кокон, когда это нужно, и спокойно без принуждения из него выходить. И тогда напринимали законов о том, что и как можно делать с кикиморами, в каких случаях и куда необходимо их выселять, при каких условиях их можно оставить на свободе и как за ними надзирать. Создали дружины, которые всем этим занимались.

Но люди есть люди. Некоторым законы не писаны, а если писаны, то не читаны… Ну, и дальше по тексту. Поэтому дружинникам приходится до сих пор выявлять незарегистрированных кикимор, следить за теми, кто находится под надзором, пресекать опасные инциденты, предотвращать самосуд, подставляться под ногти, зубы, кулаки и ножи тех, кто не смог с собой совладать, и заниматься ещё многими героическими, но неблагодарными вещами.

Все кикиморы проходят на передержке обследование, чтобы определить группу риска или подтвердить её.

Третья группа — это те, у кого лёгкие коконы. Если нет никого, кто готов взять такую кикимору под опеку и помочь ей наладить жизнь, её отправят в загородный интернат. Там есть работа, жильё, круг общения — в основном с себе подобными, постоянный надзор местной дружины и некоторые ограничения. Туда к кикиморе могут приезжать родственники и друзья, хотя они практически никогда не приезжают. Там не очень-то весело, но зато есть гарантия, что не прибегут соседи с кольями наперевес.

Вторая группа — это те, чей сон в коконе слишком глубокий, а пробуждение слишком тяжёлое. Эти кикиморы прекрасно себя осознают в обычной жизни, но есть большая вероятность, что после очередного пробуждения наступит опасный для окружающих срыв. Таких отправляют в места, больше напоминающие места отбывания наказания: никакой свободы передвижения, ещё не тюрьма, но уже совсем всё безрадостно и безнадёжно.

Первая группа — те, кто уже сорвался. Те, с кем это произошло хотя бы однажды, оказываются в пожизненной одиночке. Даже если кикимора вполне оправилась и больше не выходит из режима, никто больше не хочет рисковать.

Впрочем, есть один человек, который всегда не прочь рискнуть — Эрик.

Он всегда тянет до последнего, пытаясь разобраться, как именно развивается болезнь. Он считает, если налицо ремиссия, то человека надо тянуть.

Вот и тянет он уже столько времени несчастную Веронику, которую у нас все, кроме Эрика, откровенно побаиваются. За последнее время она одна у нас тут такая, из первой группы. Пока она живёт в подвале, её коконы обычно глубокие, но спокойные. И выходит она из них бодрячком, даже что-то напевает в душевой. А потом с удовольствием суетится, наводя порядок и командуя остальными подопечными, и с готовностью помогает Эрику, делая иногда самую грязную работу.