Нестор

– Когда станут допрашивать, не вздумай запираться, – негромко заговорил немец. – Не поможет, только хуже станет. Но говори только то, что знаешь – и что сам видел. Никаких «думаю» и «возможно». Представь, что ты во всем сомневаешься, даже в том, что солнце утром взойдет. Вот, допустим, у польского майора, тебе знакомого, на безымянном пальце – обручальное кольцо, золотое. Как надо сказать?

Белов только моргнул. Сам он кольца не заметил, не до того было

– То есть? Так и скажу: у него на пальце – золотое обручальное кольцо.

Немец покачал головой:

– Нет, студент. Не золотое кольцо, а кольцо из желтого металла, напоминающего золото. Это, понятно, в качестве примера.

Замполитрука поневоле задумался. На их аэродром в Логойске напали… Поляки? А он что, с ними беседы вел и документы изучал? Значит, не поляки, а… Неустановленные личности в форме… Даже не в форме, темно было, не разглядеть. Значит, в фуражках, напоминающих польские конфедератки. Чушь? Вовсе не чушь, протокол подписывать придется, а за слова – отвечать. Поляки – одно, «личности» – иное совсем.

– Спасибо, учту. А чего ты, Фридрих, обо мне так заботишься?

– Не о тебе, – равнодушно бросил тот. – О себе самом. Мне не нужно, чтобы ты застрял у пограничников или попал в некое учреждение на улице Принц-Альбрехт-штрассе. По поводу же Рейха и фашистов… Во-первых, фашистов у нас нет, партия называется НСДАП – Национал-социалистическая немецкая рабочая. А во-вторых… Сейчас будет развилка, нам налево.

И тут немец угадал. Дорога вильнула, а потом разошлась на две. В свете фары мелькнул дорожный знак.

* * *

– А во-вторых, камрад Белов, не будь глупее, чем ты есть. Пропаганда – одно, жизнь совсем другое. Давай сразу: что тебе в Рейхе более всего не нравится?

– Вы книги сжигаете!

– Сжигали – в первые годы после взятия власти. Это не фюрер выдумал, инициатива с мест. Кстати, первыми начали студенты, крестьянам-то книги ни к чему… Во время революции делается много глупостей, увы, неизбежных. Вспомни, как у вас уничтожали помещичьи усадьбы и громили Зимний дворец. Всплеск эмоций и, как сказал бы паршивый болтун Зигмунд Фрейд, изживание комплексов. Сейчас такого уже нет, нормальному здоровому человеку в Рейхе живется неплохо. То, что ты из Союза, не беда, эмигрантов у нас много, и никто их не обижает. И то, что комиссар, не смертельно, у нас своих комиссаров полно… Ты, надеюсь, не еврей?

– А это важно?

– О! Это, студент, очень-очень важно.

8

Два раза она чуть не задремала. Свежий холодный воздух, мягкое обволакивающее тепло комбинезона – и абсолютная тишина. Аппарат летел ровно, словно по рельсам. Лишь изредка «Сферу» подбрасывало или, напротив, уводило вниз, но очень ненадолго. Автопилот вновь нащупывал курс, и аппарат скользил дальше. Наушники умолкли, спутниковая станция вещала всего один час в сутки. Соль поняла, что отец предупреждал не зря, и даже подумывала достать первитин, но переборола себя и, отключив микрофон, принялась вспоминать школьную программу. Физика и математика с их формулами, история, земная и родная, с датами и фамилиями, и самое трудное – французский язык с его бесчисленными исключениями и правилами чтения гласных. Экстерном за весь школьный курс ей не сдать, но седьмой класс когда-нибудь заканчивать придется. Интересно, в какой стране?

Французский язык кончился, и Соль взялась за латынь. В языке древних римлян исключений нет, зато приходится зубрить на память бесконечные тексты. Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? quam diu etiam furor iste tuus nos eludet?[37] Зачем знать наизусть Цицерона в ХХ веке? Издевательство, да и только. O tempora, o mores![38]

Первую речь против Луция Сервия Катилины она так и не одолела. Ровно на половине (Quotiens tibi iam extorta est ista sica de manibus, quotiens excidit casu aliquo et elapsa est![39]

) аппарат внезапно вздрогнул. И в тот же миг загорелся огонек на полетной карте.

Есть! Первая точка на маршруте – Валансьен, департамент Нор. Время в пути – 4 часа 20 минут. Почти по графику.

Марк Туллий Цицерон был тут же забыт. Микрофон, наушники…

– Ручное управление! Карту увеличить! Еще! Еще!..

К северу от города, славного своими кружевами, – промышленная зона. В 1920-е местные предприниматели развернулись вовсю. Месторождение угля, считай, единственное во Франции. Но Великая депрессия охладила энтузиазм. Привозной польский уголь оказался дешевле, и многие заводы закрылись. Так и стоят, пустые и лишь иногда охраняемые. На север от Валансьена – Рем, там шахты, работает всего одна. Еще севернее когда-то был лес, ныне изрядно вырубленный, через него идет единственная дорога – грунтовка D 151.

– Карту увеличить! Разбить на квадраты…

Там, где грунтовка поворачивает на северо-запад, в 1927 году начали строить что-то большое. Огородили территорию, залили фундаменты, но успели возвести только один корпус. Через два года фирма разорилась, и стройка замерла на несколько лет, пока не перешла к новым владельцам.