Нет другой двери… О Гоголе и не только

Повышенный интерес к устно-поэтическому творчеству, народному быту, обычаям и поверьям, который обнаруживается в России в 30–40-е годы ХIХ века, во многом определил и писательскую судьбу Гоголя. Поэтический мир этого «гениального выразителя народного сознания»[102] своими корнями уходит в народную культуру. Только тщательное изучение традиций русской и украинской культуры (славянского фольклора в целом) и их взаимодействия с культурой книжной, письменной дает возможность проникнуть в глубины художественного мира Гоголя, определить многие его первоисточники.

Хорошо известно, что Гоголь был глубоким знатоком устного народного творчества. Он знал не только русский и малороссийский фольклор, но и польский, и сербский. Так, например, в течение полугода (с осени 1848-го до весны 1849 года) он брал уроки сербского языка у своего земляка, известного слависта Осипа Максимовича Бодянского, для того чтобы понимать красоты песен, собранных Вуком Караджичем.

Отношение Гоголя-художника к устному народному творчеству характеризует его письмо к Михаилу Петровичу Погодину от 5 мая (н. ст.) 1839 года из Рима, где он говорит о работах известного фольклориста и этнографа Ивана Михайловича Снегирева: «Снегирев мне полезен <…> Иногда выкопает такую песню, за которую всегда спасибо. Есть в русской поэзии особенные, оригинально-замечательные черты, которые теперь я заметил более и которых, мне кажется, другие не замечали <…> Эти черты очень тонки, простому глазу незаметны, даже если бы указать их. Но, будучи употреблены как источник, как золотые искры рудниковых глыб, обращенные в цветущую песнь языка и поэзии нынешней доступной, они поразят и зашевелят сильно».

Признание это важно не только для понимания отношения Гоголя к народному творчеству, но в известном смысле проясняет некоторые существенные особенности его поэтики. Сочинения Снегирева и служили писателю таким источником в работе над его художественными произведениями – в частности, над «Мертвыми душами» (см. статью «Дело, взятое из души…»). Записные книжки и рукописи Гоголя содержат пространные выписки из трудов Снегирева.

Однако Гоголь не только черпал материал из фольклора – его сочинения сами становились органической частью народной культуры. В этом отношении самая поразительная судьба у его стихотворной молитвы «К Тебе, о Матерь Пресвятая…», широко распространенной в рукописной традиции под названием «гоголевская молитва» и ставшей едва ли не самым известным его произведением в славянских (и не только) странах. Вот эта молитва:

К Тебе, о Матерь Пресвятая!

Дерзаю вознести мой глас,Лице слезами омывая:Услышь меня в сей скорбный час,Прийми теплейшие моленья,Мой дух от бед и зол избавь,Пролей мне в сердце умиленье,

На путь спасения наставь.Да буду чужд своей я воли,Готов для Бога все терпеть.Будь мне покровом в горькой доле —Не дай в печали умереть.Ты всех прибежище несчастных,

За всех Молитвенница нас!О, защити, когда ужасныйУслышу судный Божий глас,Когда закроет вечность время,Глас трубный мертвых воскресит,И книга совести все бремя

Грехов моих изобличит.Стена Ты верным и ограда!К Тебе молюся всей душой:Спаси меня, моя отрада,Умилосердись надо мной!

Впервые эта молитва напечатана (без имени Гоголя) в 1894 году в типографии Киево-Печерской лавры на отдельном листе большого формата под названием «Песнь молитвенная ко Пресвятой Деве Марии Богородице» (хранится ныне в мемориальном центре «Дом Гоголя» в Москве). Без имени Гоголя молитва печаталась также в общедоступных церковных изданиях[103].

В 1897 году историк А.А. Третьяков напечатал ее в журнале «Русский Архив» (№ 8) с примечанием, что молитва сообщена ему иеромонахом Гефсиманского скита Свято-Троицкой Сергиевой лавры Исидором (Грузинским), родом из села Лысково, брат которого был камердинером в доме графов Толстых на Никитском бульваре, где умер Гоголь. В юбилейном 1909 году молитва Гоголя была перепечатана, с некоторыми исправлениями, в газетах «Московские Ведомости» (20 марта), «Русское Знамя» (30 апреля) и «Сибирская Правда» (14 июня), а затем помещена как приложение в книге Гоголя «Размышления о Божественной Литургии»[104].