Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Это мне удалось. Через месяц будет 10 лет, как я в Сибири, и возраст ли виноват, родина ли врачует, но теперь я уже полюбил быть один, особенно в деревне, порвал почти все связи с внешним миром, много работаю, ещё больше переживаю за то, что творится вокруг, но такой покинутости, ненужности своей, как на Вологодчине, уже не ощущаю. Да и работа скучать не даёт. Роман-то о войне большой, требует много сил, времени и отрешённости от суеты. Счастлив бываю, если день пройдёт и меня никто не потревожит, ничто не выбьет из рабочего настроения.

М. С. уже очень больна, в деревне, где нет врача и больницы, ей быть постоянно нельзя, после двух инфарктов это рисково. Толкётся в городе, поднимает сирот-ребятишек. Витя уже большой во всех смыслах, вредничает иногда, но дом-то на нём уже, и с технической, и с физической стороны. Учится шаляй-валяй, правда, после девятого класса собирается в техникум электротехнического уклона. Дома он постоянно с отвёрткой, паяльником, пылесосом и прочими тех. принадлежностями, огрызается на бабку, а голос — помесь поросёнка с бараном, так я иногда на него поднимусь, что бабке грубит, а он мне: «Чего ты, дед, пылишь, это у меня голос такой!» Поля растёт жизнерадостная, крепенькая, но артистка-а-а-а...

Словом, всё идёт своим чередом. Успеть бы маленько подрастить детей, всё остальное не имеет уже никакого значения.

Ирина похоронена здесь, в Овсянке, под старыми развесистыми берёзами. Я часто бываю на её могиле, и это помогает мне отрешиться от суеты, не мутить болото своей болтовнёй и борьбой за лучшую жизнь и долю нашего народа. На могиле понимаешь всю тщету слов и пустопорожность суеты, метаний и этой самой борьбы, которая привела нас и не могла не привести к полному краху. Скоро слово никому не нужно будет совсем. И особенно слово тех, кто вырос на асфальте, в малогабаритном раю. Художники новых времён будут идти не от жизни, а всё от той же литературы, от зауми и беспочвенной выдумки. Их уже много, находящихся между небом и землёй, но ближе к ничейному пространству, а будет ещё больше, они выдоят до крови всё молоко, всю жидкость из великой литературы прошлого и станут перепевать друг друга, да и уже перепевают. Вот потому за всех, кто одержим творчеством, страшновато, и за девочку тоже...

Ну, храни её Господь! И дай вам Бог силы и разума помочь девочке в Жизни, а не запутать и погубить её. Чем я могу быть полезен? Кланяюсь, обнимаю, целую всех. Виктор Петрович

22 июня 1990 г.

Овсянка

(В.А.Курбатову)

Дорогой Валентин! Ещё до твоего письма звонили нам, писали и кричали о смерти Юры Селиверстова. Ну что тут поделаешь?. Неужто Бог берёт к себе тех, кого любит? А может, мы и помогаем ему? Говорил ли я тебе о том, что на кладбище. где лежит наша дочь, своей смертью упокоились лишь старики, остальные, как могли, сжили себя со свету...

Я в деревне, с Полей. У меня идёт ремонт избы. Раззадоренная моей отчаянностью, быстро провела ремонт квартиры и М. С. после чего мается руками, не может спать, и вся посинела. Я забрал Полю к себе, чтобы ей полегче было.

Сегодня день начала войны. Вчера в честь этого на сессии произнёс фашистскую речь командующий Уральско-Волжским округом. Шквал аплодисментов сопровождал эту речь, а аплодировали истинные штурмовики, готовые броситься на народ по первой команде, только чтобы доказать свою необходимость и правоту своего оружия. Ничего не переменилось. Недоумки и фанфароны правят бал.

Марья Семёновна в связи с приближением своего невесёлого юбилея настаивает уехать из дома на Урал, поклониться родным могилам и чтобы избавиться от гостей, поздравлений и речей.

Если сохранится рейс Красноярск — Пермь, мы непременно полетим на Урал после того, как проведём день поминовения дочери, то есть числа 20-22 августа, будем в Чусовом. Раз ты просил об этом известить, вот и извещаю, может, и ты соберёшься.

Я смотрел семейные альбомы, чтобы подобрать для переиздания твоей книжки фотографии. Всё путное уже выбрано, есть интересные фотки, но качество плохое, однако несколько штук я подобрал и отдал на перефотографирование. Мне что-то так с зимы и нездоровится, болеть по-настоящему не болею, но и бодрости тела не обрету никак, не говоря уж о духе, тут совсем всё подавлено. В июле на теплоходе опять поедем вниз по Енисею, так, может, там придём в себя. Обнимаю. Виктор Петрович

1990 г.

(Адресат не установлен)

Дорогой Василий Григорьевич!