Читаем Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001 полностью

Прочёл я и «Великомученицу». За рисковое дело ты брался, удержаться в бабьей, да ещё российской интонации очень и очень трудно. Читал с опаской, но, слава богу, ты справился со своей задачей. Что же касается самой истории, то любая из моих уже покойных тёток могла бы рассказать то же самое, да и все старшие наши русские женщины — той же прописки и редкостной, горькой доли. Кто и когда оценит их невиданный подвиг в веках?! Никто и никогда. Некогда и некому потому что. Так уж хоть живые, благодарности и благодати в душе не утратившие дети и внуки напомнят о них так же благодарно, как сделал это ты. Жалко, тираж у журнала маленький и мало кто прочтёт гобой рассказанную типичнейшую и пронзительную историю.

Кстати, в «Москве», в первом номере, должны появиться мои рассказы, могут и не прислать номер-то, а я формирую новую книжку, и один из рассказов мне позарез нужен. Напиши, пожалуйста, Лёне Бородину обо мне или сам журнал купи в счёт моего гонорара и пришли журнал.

Письмо закругляю, уже вечер, и я очень устал, хотя днём ещё шутил с приятелем насчёт баб-с... Отшутился, видно. У нас издаётся солидный и довольно приличный журнал «День и ночь». Заметили б и отметили хоть вы в «Лит. России» — люди трудятся самозабвенно и почти бесплатно на благо всеми забытой провинциальной русской литературы.

А на следующие «Провинциальные чтения» я, и лёжучи в больнице, кажется, денег всё же достал. Ну, обнимаю тебя. У нас наконец-то ослабели морозы. Надолго ли?

Бог с нами и Бог с вами, как писал Карамзин своим друзьям.

Виктор Астафьев



12 февраля 1998 г.

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Посылаю тебе слайд, может, не сейчас, так потом где-нибудь пригодится. Маню два дня как из реанимации перевели в палату — выкарабкалась и на этот раз. Молодец! Без неё мы совершенно беспомощны. Ладно, Тамара Четникова из Вологды прилетела и вот уже более месяца выручает нас, торчит на кухне и в ванной, варит еду да стирает. Иногда я её вывожу «дохнуть воздухом». Вчера вот в театре были, смотрели здешний «Вишнёвый сад», убогий, конечно, сад-то, унылость и безликость Чехова в драматургии и выдающиеся театры и актёры вывозят с трудом, а уж провинция...

Сдавал я повесть в «Знамя», прилетала редакторша и помотала ж мои истрёпанные нервы — старость автору не в упрёк, но и редактору не награда, въедливость и буквоедство заменили в старушке советчика и помощника.

Затем делал ксерокопии, вычитывал, складывал, паковал, завёртывал (Мани-то нет, даже и обматерить некого, на ребят зыкаешь, а с них, как масло с гуся (постное). Поля, правда, стала лучше учиться, больше следить за собой (бегает даже по лесу утром) и тёте Тамаре помогает. Сейчас вон приходила чванилась: «Деда, я прибираюсь». — «Ну и прибирайся!» — «А я как пол вымою, дашь мне денег на мороженку?» — «А сколько стоит мороженка?» — «Тысячу четыреста рублей». Ох-хо-хо, что делать-то! «Если, — говорю, чисто вымоешь пол — будет тебе мороженка».

Витя учится на курсах шофёров. Если не проспит занятия, ездит куда-то. А курсы-то — дороже денег. Просит компьютер купить, говорит, уже умеет с ним управляться, станет бабке помогать с рукописями. Придётся покупать, всё занятие, может, в будущем пригодится.

Сейчас я думаю передохнуть и попишу комментарии, а то всё было недосуг. Почты на столе сделалась — гора и всё не просто письмо иль там записка, а послания, анкеты и формуляры какие-то. которые и не хотел бы, да начнёшь заполнять. Боязно!

Обнимаю — звони, да с казённого телефона, свой разорителен, у меня гости и редакторша поговорили всласть с домом и столицею, едва рассчитался...

Поклоны всем. Ваш В. Астафьев



3 марта 1998 г.

Красноярск

(Р.Белову)

Дорогой Роберт!

Не успел я ничего с чусовлянином существенного отправить, а вот письмо это тебе отправлю с Секлетой, она послезавтра уезжает (я тоже отдам письмо на машинку, ибо тоже почерк свой усовершенствовал до крайности, а Маня начинает оживать после болезни, и незагруженной её видеть как-то непривычно).

Значит так, чусовскую серию С Миши начнёте, а продолжите Марьей, а меня чуток помедлите. Кого-нибудь впереди меня высунете, если время не терпит.

Когда напечатается «Весёлый солдат» — май-июнь в «Новом мире» — сегодня я жду звонка, чтобы прочесть по телефону правку в вёрстке, то сложится книга из трёх повестей: «Так хочется жить», «Обертон» и «Весёлый солдат». Это примерно 25-28 листов — единый цикл. Чтобы полегче вам было с изданием (прямо возрождение какое-то!), гонорара ни мне, ни Марье платить не надо никакого. Что касается Селянкина — что-то отбирать надо, иначе народ вас не поймёт. Кстати, я недавно прочёл повесть Ольховикова — чусовлянина, совсем недурная повесть, хотя и называется «Камень», написанная уже уверенной рукой. Его знают в «Чусовском рабочем», он там прежде работал.

А письмо президенту мы писали в позапрошлом году, мы — это члены комитета по премиям, писали насчёт провинциалов: Бориса Екимова, Алексея Решетова и ещё кого-то, не помню. Не уверен, что письмо то до президента дошло — такая хевра его окружает, со стороны культуры в частности, что не приведи Бог.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века