Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

После издания собрания сочинений и новой повести «Весёлый солдат» я так устал, изнахратился, что всё лето ничего не писал... Нет сил, и душевная тяжесть опустошает. Даже писем не пишу. Распустился. Читаю только, но и читать много подряд не могу, болит голова, ведь нагрузка-то на один глаз... От Пети Николаенко пришло письмо. Крестьянин он настоящий и ему полегче, работает на дворе со скотом, пьёт самогонку и брагу, на вино денег не хватает. А вокруг чёрт-те что творится. Погибает Россия, стремительно идёт на убыль народ, растёт злоба и смута в душах людей, несчастья отовсюду сваливаются, и слова моего белорусского друга Василя Быкова: «Я, Виктор, иногда радуюсь, что скоро умру» кажутся не такими уж дикими. Сам он, сбежавши от фашиствующего полудурка Лукашенко, живёт в эмиграции, за границей.

Поздравляю тебя, Тоню и всех твоих чад с Рождеством Христовым. Держитесь! Здоровы будьте! Преданно Ваш Виктор

25 января 1999 г.

Красноярск

(Е.С.Рождественской)

Дорогая Елена Сергеевна!

Неожиданностью было и Ваше письмо, и Ваша книжка о Клавдии Васильевне [Рождественской. — Сост.

]. Книжку-то мне кто-то дарил или присылал — не помню, и она в одном из моих библиотечных шкафов молчала на виду, но никак я не мог выбрать времени её прочесть [Б. Рябинин «К. В. Рождественская — писатель и редактор». Пермское книжное издательство, 1988, серия «Замечательные люди Прикамья». — Сост.]. Ваше письмо побудило меня к этому. Я прочитал книжку с большим вниманием и интересом оттого, что Клавдию Васильевну я всё же знал мало и поверхностно. К той поре, как мне явиться перед её бархатистые очи и услышать совершенно неповторимый голос, как бы и не женский, но в то же время по-женскому завлекательный и немножко таинственно-красивый. Быть бы ей ныне диктором на телевидении! Так вот, к этой поре, к 1951 году, вокруг Клавдии Васильевны уже сомкнулся творческий актив, в том числе и бабий.

В силу древней, детдомовской зажатости и некоторой настороженности, которые и по сию пору не изжиты, боящийся до смерти навязчивости, я в тот кружок и не пытался протиснуться. Да и Клавдия Васильевна в ту пору кипела в творческом котле, возбуждая литературные силы Прикамья, подбрасывая в топку угля набиравшему ход пермскому литературному пароходу.

Возникали не отдельные творцы, а целые косяки романистов, летописцев и краеведов. У самой Клавдии Васильевны, по-моему, в эту пору голова шла кругом от перевозбуждения и творческого столпотворения. Никто не замечал и замечать не собирался чёрных кругов вокруг её глаз, нет, по-украински лучше — очей, никто не спрашивал и спрашивать не собирался, ела ли она, спала ли, вообще, когда последний раз отдыхала.

Вот в эту угарную от творческого напряжения пору она услышала о скандале, поднявшемся в Чусовом вокруг моего хиленького, но для областной литературы той поры совсем не пропащего первого рассказа. [Речь идёт о первом рассказе В. П. Астафьева «Гражданский человек», который начал печататься в районной газете «Чусовской рабочий», где вскоре В. П. Астафьев стал работать. Публикация была приостановлена по распоряжению местного партийного начальства, но затем всё-таки окончание рассказа увидело свет. К. В. Рождественская — руководитель писательской организации и

главный редактор альманаха «Прикамье», отредактировав рассказ, напечатала его в альманахе «Прикамье». — Сост.] Она не только телеграммой вытребовала вырезки из газеты «Чусовской рабочий», но и автора востребовала в областную столицу, где рассказ был приведён в божий вид и заслан в альманах «Прикамье», да ещё и в «Звезде» напечатан, хотя и подсокращённый. Мне и этого хватило бы, с сиротства наученному ценить доброту и внимание, на веки вечные. Но Клавдия Васильева, поговорив со мной, поглядев другие мои рассказы в рукописях и набросках, свела меня чуть ли не за руку в издательство, где быстро выбила для меня договор под марку «самобытный», и гонорар за рассказ. Огромные деньги! Чуть ли не две тысячи. Я, получавший в «Чусовском рабочем» как литработник шестьсот рублей (скоро это сделается шестьюдесятью рублями), отхватил такую суммишу «ни за что» и договор, типографским способом напечатанный, в котором я ничего ещё не понимал, но уже чувствовал обязательства, на меня наложенные. Более никогда, за исключением одного раза, договоры на сборник рассказов я заключать не стану,