Нет мне ответа...

Деревня и дом мой здесь принесли мне не только радость, а счастье – такая здесь тишина, красота, рыбалка, уединение, физический труд и хлопоты отвлекают от самокопания и политицких размышлений. Убухал все деньги – купил «Волгу», чтобы ещё и транспортную зависимость аннулировать, да и от вологодских «друзей» быть подальше. Разглядел я их, убедился, что пристального к себе присмотра они не выдерживают и не стоят – дерьмо, собранное в старинный крашеный туесок из милой бересты, прикрытое сверху благолепной иконкой русского письма, но уже осыпавшейся, растрескавшейся и отцветшей до доски, потерявшей всё, кроме сознания: «Это мы на ней изображены!..» Знаю теперь, отчего родилась и приводящая Белова в бешенство, оттого, что точна, поговорка: «Вологодский конвой шутить не любит!..»

Ну-с, вот, значится, главу закончил, хотя и не без греха, заболели зубы, – всё вынес, вытерпел и в Союз не ездил, пока её, проклятую, не завершил.

Машина стоит в конюшне, где раньше корова и конь жили, молча стоит, ждёт Андрюшку – он заканчивает университет, распределили в Вологду. Сюда же и Толька с семьёй переедет – запился, бродяга, по бабам ходит, пропадает, надо, чтоб на глазах был.

Был у меня по весне Женя Капустин несколько дней, нарыбачился, задохнулся, глядя на меня печальными глазами, – понял я его, бедолагу, мечту выговорил. Купил ему тут избёнку аж за 150 рублей – старенькая, хроменькая, но славная избушка. А Женя свалился – сказываются раны, отнимаются ноги, лежит вот в больнице и мечтает лишь о том, как скорее попасть в деревушку. Жду его на следующей неделе. Марья посадила в их огороде редиску, лук, чеснок, салат, морковь, репу и картошку. Я сегодня её окучил. Хорошо на участке, белый морковник цветёт чуть не выше избы, яблоньки растут, красная смородина под окном вызориваться начала. Когда покупал избушку, думал, может, и другой Евгений, который Носов, приедет, когда захочет поработать, – вот ему и угол отдельный, топи печь, пиши, думай, а потрепаться ко мне придёшь – двести сажен ходу. Право слово, Женя, приедь осенью и увидишь, что сманивал я тебя не зря…

Рассказ твой, «Переправу», мне прислали из Курска ещё до появления его в «Лит. России». И я подумал, не написать ли тебе – для раскачки – таких вот «мелочей» побольше. И про муравьёв в дровах, и про повара, и про всё, что ты помнишь, – это можно и нужно делать для поддержки формы и в малом промежутке времени, иногда и на ходу. Мне очень хочется, чтобы ты работал, ибо работа наша – жизнь.

Я получил письмо от Пети Сальникова и не знаю, куда ему писать. Очень я люблю этого дивного мужика и, будь на месте бабы, никого, кроме Пети, не выбрал бы себе в «вечные спутники». Но как и чем ему помочь? Думаю, что в Курске, возле тебя, ему было бы полегче, поспособней, что ли. Ну, смотри сам, а я боюсь, чтоб он не потерялся.

Я если из Астрахани поеду (туда полечу), дам тебе телеграмму, хоть коротко повидаться на вокзале. Миша Колосов вроде бы собирается на Байкал. Очень жаль, что не получается у тебя. Там нас ждут: шлюпку, удочки – всё приготовили. Но работа есть работа.

Милый ты мой старичок! Сколько бы я тебе ни писал, всё будет мало, всё не выговориться, потому закругляюсь. Кланяюсь тебе и твоему семейству: Вале, Жене, Тане, Ирине, Ромке – всем-всем! А перед моими глазами стоит книга на японском языке и на её корке твой и мой портреты.

Целую, твой Виктор

2 июля 1975 г.

(В. Я. Курбатову)

Дорогой Валентин!

Нет, не укатил я ещё на Байкал и укачу ли? Андрей наш застрял в Чердыни, строит бесплатно музей бедному государству, у которого всегда хватало средствий на остроги и недоставало на сохранение истории. Никуда не делась добрая старая эпоха, когда «поспешно разбирались церкви и долго строились ларьки»…

Вот мы и сидим и ждём, а он одним нас письмом удостоил, по которому и не поймёшь, когда прибудет, ему 15-го уже законно на работу надо по распределению. Не дождавшись его, мы не можем уехать.

Народ тут нас одолел, не перечисляя многих, скажу лишь, что немец с западногерманского телевидения добрался до нас и заснял на карточку, переполошив и нас, и всех тут своим нашествием. Из Игарки приехала сестра с мужем и дитём, которое взорвало банку пороха, готовясь к будущим битвам, опалило себе рожу, кожу, лёгкие, а главное, глаза. На одном начались боли – надо лечить. Хлопоты, беготня, но я всё же пробую работать. Погода разнеживающая, все купаются, брызгаются, гуляют, а народ сено косит, чуть не плачет, потому что грозы часты и скошенную траву парит.

Работа моя идёт медленно. Пар вышел, надо бы передохнуть, а Викулов торопит – заезжали они ко мне ненадолго, Викулов, Орлов и Бондарев, потолковали хоть и коротко, но по душам. Надо! Кстати, ты оказался прав, «Берег» дальше забрал меня и победил. Роман выдающийся и, как фотоплёнка, проявил на себе убожество критической мысли. Как далеки, невнятны и совсем не в ту степь о нём статейки. Четыре прочёл – и полное непонимание того, что читано, или желание не понимать?