Нет мне ответа...

Адрес тебе уже тоже знакомый. К сожалению, ныне мне там мало придётся быть – в июне 50 лет Шукшину, собираемся с Марией Семёновной съездить туда, а в самом конце июня женится сын – надо быть дома. Здесь думаю объявиться только в августе, а потом осенью снова двинуть туда, начинать роман надо. Тут нет уже возможности работать – издёргали.

«Зрячий посох» прихватываю с собой. Отредактировали книгу публицистики и, чтобы оставить название, напечатали отрывок в 12 страниц из «книги воспоминаний» как предисловие. Но мне так хотелось собрать в книгу всё своё блевотное публицистическое барахло, сдать, издать и отправить в архив, вот я и рад окончанию этой хлопотной работы, хотя и её считают «дерзкой» и опасаются «глазу».

Поклон всем твоим. Виктор Петрович

22 июня 1979 г.

(Жене)

Дорогая Маня!

Вот я и на пароходе! Прошли уже устье Ангары – всё пока, слава богу, на месте – ещё не осчастливила рука преобразователей это изумительное место, где такая своенравная, такая брыкливая река, опершись о стену скал с правой стороны, почти лениво вливается в Енисей, оградив себя плоским зелёным островком, а поляны на крутом правом побережье светятся лампадно-зелено, и кажется, что они кем-то раскатаны на крепкой столешнице.

Я впервые и с удивлением обнаружил, как точно пишет об Ангаре Валя Распутин, нет, нет, не пейзаж, не внешние приметы, хотя и это он делать мастер, а как бы душу саму этой вкрадчивой и бурной реки. Мне даже показалось сейчас, что и сам Валя чем-то неуловимо, глубинно, колдовски-скрыто похож на свою родную реку, хотя и не подозревает об этом.

Мне говорят, что я тоже – душа Енисея, да ведь мало ли что говорят, да и очень ведь растяжимо понятие – душа. Наверное, моя смертная любовь к этому, ко мне всегда как бы чуть отчуждённому краю живёт во мне и какой-то згой, искоркой малой проблескивает в моих жалких словах, но в совсем не жалких и немалых чувствах, которыми наградил меня господь бог.

А я проспал почти весь день, и Казачинские пороги проспал. Слышал, как било в скулу парохода, как его чуть покачивало, и что-то тревожное чувствовал, а проснуться не мог. Я вообще тут много сплю и с 18 июня (точно помню число!) ощутил вдруг отсутствие головной боли.

Ах, какое это счастье чувствовать себя пусть и не совсем, но почти здоровым. И тут я тебя понял и пожалел. И понял также, что моё постоянное раздражение, вспышки характера, какое-то гнетущее состояние, непременно распространяющееся и на окружающих, – это всё нездоровье, это всё угнетённое состояние духа. Так никто никогда и не узнает, как, преодолевая свои недуги, я садился за стол и заставлял себя работать и в кровь разбивал морду о стол. Вот почему я ненавижу всех, кому легко жилось и живётся в писательстве, для меня сей труд был и остаётся каторгой. Я уж много-много раз ловил себя на мысли: «Умереть бы…» – как избавительной. Но кто знает об этом? Близкие? Ты? По раздражённости? По отчуждённости? По тяжким каждодневным усилиям заставлять себя работать, ибо в работе есть жизнь…

Ах, как просто и потому так легко живут люди вокруг. И как я им завидую.

Однажды я шёл пешком с красноярского базара, нарочно шёл пешком и смотрел на лица людей – ты же знаешь эту мою слабость – читать лица, – и сколь много повстречалось мне хороших лиц, особенно женских, преимущественно проукраинских, пробелорусских, но облагороженных или, наоборот, испорченных межкровьем – этого я не знаю, думаю, что облагороженных. Хорошо одетые, свободные по случаю выходного дня, как прекрасны были люди, и как мне не хотелось заглядывать им «за спину», угадывать их судьбы, ибо я заранее знал, судьбы их хуже их. Ах, если б люди походили на себя в жизненной сути, помнили бы, как они добродушны, хороши и светлолики, то оскотиниваться, то есть, придя в понедельник на работу, красть, материться, обманывать друг друга и предавать не смогли бы.

А скоро Енисейск! Самый любимый мой и самый жалкий ныне городишко! Что меня влечёт к нему? Зачем? Не знаю. Это вроде как моя любовь к матери – обыкновенной крестьянке, но с такой трагической и пространственной судьбой, что вроде бы уж в космос прорастает, судьбой, которую и Шекспиру бы не постичь.

А телеграмма твоя пришла вечером, и что на неё отвечать – не знаю. И посылки обе пришли. Всё в порядке, всё сохранилось. И книги мне во как нужны! Вот и Енисейск. Закругляюсь.

Целую. Виктор

23 июня 1979 г.

(Жене и дочери)

Дорогие Маня и Ирина!

Вчера в Подтёсово я отправил вам письмо, сегодня пишу снова – от нечего делать. Идём мы медленней, чем думалось и хотелось бы, – мешают туманы. На нашем теплоходе очень покойно, команда всего 10 человек. Капитан – очень славный и разговорчивый мужик. Вчера попотчевал стерляжьей ухой. С ним жена и маленькая дочка, а старшая уже в институте учится.