То, что вы называете «ритмом прозы», Бунин называл просто и точно – «звуком». Слова без звука нет, и прежде чем появиться слову, появился звук. Так и в прозе: прежде, чем возникнет сюжет, оформится замысел, вещь должна «зазвучать», родиться в душе «звуком», оформиться в единую мелодию, а всё остальное потом, всё остальное приложится. И горе, если во время работы обстоятельства уводят от работы надолго и мелодия вещи начинает умолкать в душе, рваться, и тогда замечаются сбои в прозе. Видите, как пишущий заметался, появилась разностильность, что-то сломалось, «оглохло» в прозе – значит, не «звучит».
Лучше всего удаются вещи, написанные в один дух, единым порывом, в которых мелодия рвёт сердце, вздымает тебя на такие высоты, что ты задыхаешься от счастья. Разумеется, этой музыки лишь частица малая, может, всего капля упадёт на бумагу и отзовётся звуком ответным в сердце читателя, однако и это уже большое счастье для пишущего, высокопарно выражаясь, творца.
Сейчас у нас много прозы «глухой», составленной из слов, как из кирпичей. Но настоящая русская проза, даже критика (Писарев, Белинский, Добролюбов; современные: Щеглов, Лакшин и др.) – тоже имеют свой «звук». Я думаю, лучшей проверкой достоинства того или иного произведения была бы его проверка на слух, то есть чтение на аудиторию, но это великое мерило литературы и соотношение её с читателем, увы, утрачено. Да и как иначе? Большую часть нашей захваленной и запремированной прозы пришлось бы отправить в макулатуру после такой простой и естественной проверки.
Разумеется, всё написанное здесь – моё личное мнение, основанное на личном опыте.
С приветом, Виктор Астафьев
Дорогой Вадим!
Шлю тебе первый том. По выходе остальных – дошлю. Из Сибири меня выкурили. Надвинулось много событий – 23 августа женился и отошёл от дома сын Андрей, а ещё раньше слёг отец – рак печени, и 5 сентября мы его похоронили. Покинул нас последний старик. Каков он был, ты знаешь от меня, но родителей не выбирают, и как тебе, наверное, было жалко своего забулдыгу, так и я горюю, не могу найти себе места, ведь кусочек сердца отвалился, и кусочек немалый и больной.
Потом задавило собаку на наших глазах, жившую у нас, потом внучек приболел, потом… начинается развод у дочери с мужем, уж больно забулдыжный попался. Ничем его, даже добротой не взять. Из вытрезвителя не вылазит. Паспорт и всё остальное потерял. Дома с кулаками ходит, и я ещё корми его. Пять лет кормил. Хватит, он поздоровее меня будет. Лучше уж двоих кормить буду – дочь и внука, чем какого-то уличного проходимца, который лишён всего, даже чувства благодарности.
В Сибири я много ездил, много видел, а сейчас как дурак – сердце там, я – здесь. Всё из рук валится. Завтра подаюсь в деревню. Надо прийти в себя. Осень у нас пышная, на редкость хорошая. Надо хоть на лес и свет осенний посмотреть. Как ты обживаешься на востоке, Вадим? Вот, говорят, где осень-то бывает благодать.
И если не в тягость, Вадим, коль увидишь где ещё японскую леску и крючки поменьше, купи, ладно? Я по доброте души своей почти всё тобой присланное раздарил, осчастливил рыбаков. А на рыбалках я нынче бываю, и на Севере даже на том месте был, где зимогорили мои Аким с Элей, – лётчики отблагодарили таким образом меня за полюбившуюся им «Царь-рыбу», покатали на вертолёте.
Бывал я на чтениях Шукшина. Ну и места, ну и природа! Красотища, и климат крымский. Народу было – тьма.
Вадим, прости, что коротко. За это время почты скопилось, а мне хотелось скорее послать тебе книгу. Обнимаю. Виктор Петрович
Дорогой Феликс!
Шлю тебе ответно книгу, тут про медведей, как толковали, очень мало – два из трёх рассказов, мною написанных в жизни, – они когда-то печатались в «Знамени», но третий рассказ «Бедный зверь» – детгизовский. «Отцам» и «мамам» показался очень жестоким, будто вся наша жизнь, особенно у зверя, вполне идиллическая!
Всё лето я пробыл в Сибири, бывал и недалеко от тебя – в Игарке и даже на Гарбичиан летал – рыбачил. Ездил и ещё кой-куда, ездил бы и больше, да отец умирал, и 5 сентября мы его с большим горем схоронили – рак печени. Погубил он себя вином. И хотя последние годы жил с нами, пил при каждом подходящем случае. Ну, да Бог ему теперь судья, а не люди. Жалко всё равно очень. Ушёл от нас последний старик.
В будущем году, если не зарежут сценарий, начнутся съёмки двухсерийного фильма «Царь-рыба» где-то в районе села Бор и посёлка Ворогово, на Осиновских порогах.
Об отце я поговорю, конечно, но я уже перестал верить всем. Кругом обещают, обещают и врут. Совсем трудно стало печатать молодых. Сколько ни проталкиваю – не идут, и чем талантливее человек, тем его труднее стало напечатать.
В. Астафьев
Дорогая Зоя Ивановна!