Нет мне ответа...

Вы скажете, и у Гоголя было так же, и Николай Васильевич маялся… Да ведь люди-то в Николае Васильевиче размещались под стать ему, с огромными, пространственными мыслями, неизмеримым космическим обаянием, даже в мерзостях своих, кои мы, по ничтожеству нашему, как и злополучные грузины, и выставить на вид боимся. И муки у Николая Васильевича были не чета нашим, огромные муки, нами до сих пор не понятые, не постигнутые оттого, что до Гоголя мы не возвысились. Ни время, ни образованность наша (скорее полуобразованность), ни, наконец, строение души нашей не позволили нам сблизиться с такой «материей» вплотную, хотя шаг вперёд и сделали. Гоголя начинают читать, но далеко, ох как далеко ещё до подлинного прочтения этого величайшего из гениев, до счастья проникновения в него или хотя бы почтительного (не фамильярного, как зачастую случается ныне) сближения с ним (если Вы посчитаете возможным исключить себя из этого «мы», – пожалуйста! Мне остаётся только позавидовать Вам).

Ну вот, вроде маленько выговорился. Оттого и не писал до поездки в Эвенкию, что сил на разговор не было и желания браться за ручку – тоже.

Ещё раз спасибо Вам на добром слове! Здоровы будьте! За книгу спасибо. Статью о Косте[188] непременно посмотрю, да и всю книжку осенью в деревне пролистаю. А пока собираюсь в Туву. В сентябре – на Украину, где уже, наверное, в последний раз встречаются ветераны нашей Киевско-Житомирской дивизии, и, даст Бог здоровья, буду готовить «Последний поклон» – написалось в него ещё две новые главы.

Шлю Вам и свои книги. Кланяюсь Вам и Вашим близким. Жена моя, Марья Семёновна, будет перепечатывать это письмо (иначе не прочтёте) и присоединит свои поклоны. Ваш Виктор Астафьев

12 августа 1986 г.

Красноярск

(В. Г. Летову)

Дорогой Вадим!

Месяца полтора назад я писал тебе большое письмо, где объяснял, почему и отчего не могу пока поехать на Смоленщину. Что там у тебя за бардак, что письма не доходят?

Живём помаленьку. Трудимся, иногда хвораем вместе или врозь. Летом была Ирина с детьми. Потом мы маленько поездили, были вдвоём в Эвенкии, затем я летал в Туву. Порыбачил.

Нам всё звонят «доброжелатели»… Сотни писем идут ко мне, в журнал, в Грузию, в Союз писателей, в том числе и коллективных. В одном из них присланы стихи И. Абашидзе, написанные им в 30-х годах в честь Берии, перевод Долматовского. К ним добавить нечего. Письмо в «Н. современник» я не читал, но хорошо, что его напечатали, пусть все видят, на каком уровне культуры и гражданства стоят «лучшие умы» спесивой земли.

На мой взгляд, они сравнялись с тувинцами, о которых один русский путешественник сказал: «Народ грязный и подлый». От нашего либерализма, подкармливания и заигрывания народ сей сделался ещё тупее, наглее и подлее.

Я собираюсь на Украину на встречу ветеранов нашей дивизии, но прежде заеду в Воронежскую область, где доживает свои последние годы наш командир дивизиона, нашедшийся после моего выступления в «Правде».

Шлю тебе «Детектив». Должна скоро выйти книжка рассказов с этим романом в голове. Осенью и зимой буду делать дополненное и исправленное издание «Поклона», написалось две новых главы. Осенью же по телевизору покажут трёхсерийный фильм «Где-то гремит война». Не прозевай, хороший фильм.

Обнимаю тебя. Виктор Петрович

21 августа 1986 г.

(В. Н. Ганичеву)

Дорогой Валерий Николаевич!

Телеграмму я получил. Спасибо за приглашение печататься в «Роман-газете» и за хлопоты, без которых, догадывался я, дело не обошлось.

Книги пока не посылаю по той простой причине, что у меня их нет, а слышал, что вышла книга в «Современнике». Огоньковская же книжка на расклейку не годится из-за формата и шрифта. Но прежде чем послать книжку, я хотел бы предупредить Вас и тех, кто «благословляет» Ваше массовое издание – вприцеп с кем-то я печататься не буду, а ведь наметили-то «вприцеп», потому как роман мой всего семь листов авторских.

Так уж случилось, что «благодетели» мои долго меня вообще до массового издания не допускали и мимо «Роман-газеты» прошли «Кража», «Пастух и пастушка», «Ода русскому огороду» и многое другое. «Царь-рыба» была загнана в один выпуск, и из неё сокращено восемь листов. Лишь «Последний поклон» был удостоен соответствующего внимания по причине его, видимо, полной «безвредности».

Более я никаких подачек и снисхождений не приму. Или мне дадут под новые вещи – роман и рассказы – целиком выпуск «Роман-газеты», то есть книгу на 14 листов, а книга в «Современнике» объёмом 25 листов и выбрать есть из чего, можно и из старых, но не состарившихся повестей дать – «Ода русскому огороду» или «Пастух и пастушка». А огрызком и довеском я печататься не хочу и не стану.

Если патроны Ваши и вдохновители согласны на моё предложение – давайте телеграмму, и я вышлю книги. Если предложение моё не проходит, то не надо тратиться и на телеграмму. Это письмо моё можете считать официальным.

Дальше пишу для Вас и для Альберта.[189]