Нет мне ответа...

Десятки тысяч полотен в мире написано с распятым Христом, и только в ранних полотнах правильно написан крест, то есть тэобразно, и гвозди, вбитые в предплечья Спасителя, а не в ладони. Христос, согласно сведениям, до нас дошедшим, измученный большевистскими идеологами и палачами того времени за то, что не мыслил и не говорил, как они, имел всего 32 кг веса, но и этот вес достаточен для того, чтобы слабая кожа и жидкое мясо прорвались на гвоздях, и поскольку меж пальцев нет никаких перепон, распятый просто тут же б и свалился наземь. Но проходят века, Христос всё висит распятым, и гвозди, где уж и не самоковные, а фабричные, изображены вбитыми в ладони. Так вот нужно художникам – для большей выразительности, так они «видят» – и вся тут недолга.

Вот Вы всуе, опять же для обличения, упомянули имя Толстого, видимо, не зная, как его молотили по поводу «Войны и мира», но особенно из-за «Анны Карениной», а после отлучения от церкви Ваши патриотически настроенные предшественники требовали у царя сослать крамольника в Сибирь. Но царь был не чета Вашему любимому Сталину, вырубившему под корень русскую культуру, царь урезонил крови гения жаждущих начальников: «Я не могу и не хочу делать из графа Толстого мученика». Он не мог и не хотел. Вы же, люди передовой морали, с искажённым самосознанием, обуянные жаждой мести, готовы менять взводных на политрука и ради того, чтобы потрясти медалями в День Победы, подчистую снести население страны, Вы, в общем-то, и не готовы читать гуманиста Толстого и тем более – русского гения Достоевского, который из-за одной слезинки ребёнка не приемлет никакой революции.

Степень нашего одичания столь велика и губительна, что говорить о правомерности того или иного суждения уже и не приходится, и я, говоря «нашего одичания», имею в виду не только своё и соседа моего пьяницы и разгильдяя, но и Ваше тоже. Я своё «одичание» сознавал и сознаю постоянно и стыжусь его. Вам и этого не дано. И тут уж не знаешь: завидовать Вам и Вам подобным или нет. Вы так здорово и правильно прожили жизнь (живя семьдесят лет в бардаке, остались целками, как ехидно заметил один современный поэт), что и каяться-то Вам не в чем. Иисусу Христу было в чём покаяться, а владимирскому обывателю Куликовскому не в чем! Один отставной полковник – графоман, осаждавший редакции, написал в своё время бессмертный стих. Дарю Вам его на прощанье, потому как он наиболее других произведений соответствует Вашей бодрой морали и нравственным критериям:

Наша родина прекрасна

И цветёт, как маков цвет,Акромя явлений счастья,Никаких явлений нет!(написано в 60-х годах

нашего столетия).

Ну, а если всерьёз, то запомните слова поэта Виктора Авдеева, бывшего пулемётчика, умершего от ран ещё в сороковые годы: «Победой не окуплены потери. Победой лишь оправданы они». Почаще их вспоминайте, когда упоения от победных маршей и блудословия победного Вас снова посетят. Не знаю, сколь раз ранены Вы, а я трижды, и заключительная книга романа будет называться «Болят старые раны». У Вас, если верить Вашему письму, ничего не болело и не болит – ни раны, ни душа. Счастливый человек живёт себе в несчастной стране, среди несчастного народа и руководствуется моралью, выработанной советскими патриотами: «Не верь тому, что видишь, верь нашей совести».

Прозреть не желаю, бесполезно – уже не успеете, да и мучительно прозревать у нас, а здоровьишка, хоть относительного, пожелаю, хотя бы для того, чтоб подумать ещё и вокруг ясным взглядом посмотреть.

Кланяюсь. В. Астафьев

P. S. Если Вам потребуются отрицательные отзывы на мой роман, кроме нижегородской газеты могу назвать и «Труд» – генерал Беликов, бывший нач. политотдела дивизии – тоже бравый вояка и большой страдалец войны… И ещё: в № 4 за 1995 г. журнала «Знамя» напечатана моя новая повесть, оттуда Вы узнаете, что артиллерия, даже тяжёлая, была и на автотяге, как и вся наша дивизионная.

11 сентября 1995 г.

(А. Ф. Гремицкой)

Дорогая Ася!

Взобрался я снова в больницу с тяжелейшим воспалением лёгких (в баньку сходил!) и сразу же собирался надиктовать письмо Мане, ибо сам ни писать, ни дышать. А Маня поехала в Овсянку, поскольку я в панике всё бросил вплоть до ручки и адресного блокнота, да на обратном пути угодила в автоаварию, и поломало ей «рабочую» левую руку. Были вместе с нею в машине Поля с подружкой, но они отделались испугом.

Сейчас Маня кукует дома, а я лечусь, верчусь и не скоро отсюда выйду.