Нет мне ответа...

Я чего пишу-то? Был у меня тут Полторанин с группой телевизионщиков, снимали они нашу с ним беседу, долго снимали, намучили вдосталь, а деваться-то некуда, построили в деревне прекрасную библиотеку, ты сама видела, дали ей самостоятельный статус, а содержать-то её некому, денег никто не даёт. Вот я под будущие деньги и работал. (Была у меня знакомая в Москве во время учёбы на курсах, та говорила: маляр пришёл – подставляй; поэт пришёл, стишки принёс – опять подставляй, ну и т. д.) Вот и мне, страдая за опчество и в пользу бедных, приходится подставляться. Дали деньги библиотеке, говорят, серьёзные.

Полторанин был у меня и во второй раз и пообещал выхлопотать – вставить моё собрание сочинений в какую-то экономическую программу. Сказал, что, прежде чем это всё произойдёт, сюда, в Красноярск, приедет Лапин с представителем издательства «Дом», и назвал представителем тебя. А тут на съёмках оказался директор нашего полиграфического комбината «Офсет», только что очень хорошо отпечатавший для российских школьников 25 учебников на новом немецком оборудовании. Он сказал: «Никакой Твери! И тем более Финляндии. Это дорого и канительно. Я напечатаю собрание и быстрей, и дешевле».

Вот такие вот дела. Если что зашевелится, имей в виду и потихоньку готовься к поездке. Я же всё лето ни хрена не делал, копил силы. В начале октября должен был поехать в Индию, и вот всё накрылось, поехал в больницу с воспалением лёгких – это надолго. Но что же делать? Усмиряет М. С. – она и одной рукой за всё хватается. Соседка сказала, что и вторую руку ей к туловищу привяжет, если она будет так себя вести.

Более писать мне не о чем, да и бумаги нет. С трудом выхожу из душевной депрессии, в которую попал по причине лекарств и бед, на нас свалившихся.

Обнимаю, целую, желаю. Виктор Петрович

1995 г.

(Адресат не установлен)

Дорогая Ирина!

Вот и месяц пролетел, как я в больнице, в старости она нисколь не милей, чем в молодости, привычней разве. Марья моя ездила следом за мной в деревню, чтобы привезти впопыхах оставленное мной имущество, в том числе и оставленную адресную книжку, но в пути попала в автоаварию, и ей поломало «рабочую» – левую руку. Но и она уже перемаяла беду эту, завтра поедет снимать гипс, а я днями покину больницу и потому спешу Вам ответить – дома-то могу не собраться – дела, суета, отвычка от стола и всякое другое разноделье отвлекут, отдёрнут от бумаги и ручки.

1. Мне очень понравился ответ Кио – фокусника и весёлого человека – по телевидению, когда его спросили, отчего он не уехал или не остался «тама», ведь там ему было бы легче и лучше. «А я, – говорит, – встретил в Израиле русскую старушку и спросил: «Как тебе, бабушка, здесь живётся?» – «А хорошо, милай, хорошо, – ответила старушка. – Мне и в Расее жилось хорошо, и тут хорошо живётся. Это евреям везде худо, всё они жалуются»…

Вот и мне, как той бабушке, живётся хорошо, если работается, а радости, как и горести, они и в столице, и на периферии остаются радостями и горестями. Сам человек творит себя и в какой-то мере свою судьбу, иное дело, что судьба русского человека завёртывает иной раз такие кренделя… Но всё же чаще всего кренделя сам русский человек горазд выделывать и стряпать. Сейчас вот, когда я пишу эти строки, празднуется иль отмечается столетие Сергея Есенина. На этот раз достойно судьбы и таланта поэта делается это, без треску, без охов и ахов, без надевания на голову поэта венца из жёлтых одуванчиков, она у него и без того «золотая». И что же жалеть его? Желать ему иной доли? «Лучшего» конца? По-моему, только молиться и радоваться, что нас посетил рождённый российской землёю истинно природный и богоданный гений, да и осветил его и нас, россиян, со всех сторон высветил, как месяц ясный. Не знаю, да нет, знаю, что многим читающим людям он помог стать в жизни лучше и стихами, и мученической душой своей. Большой талант – это не только награда, но и мучение за несовершенную жизнь нашу, ниспосланную Богом, которого мы не слышим оттого, что не слушаем. Неведомые нам мучения мучили и уносили в ранние могилы не одного Есенина, но и божественного Рафаэля, муками таланта раздавленных Вольфганга Моцарта, Франца Шуберта, Лермонтова, Пушкина – у гигантов духа и муки гигантские, не нам, грешным, судить и поучать их за их жизнь, за их метания. Нам остаётся лишь благодарно кланяться их ранним могилам и славить Господа за счастье приобщения к творениям гениальных творцов.

В приснопамятные тридцатые годы везли по Сибири священнослужителей на расстрел, и в Красноярске родственники каким-то образом исхитрились повидаться со своим родным священником-смертником и, зная, что им больше не свидеться, плача спросили сродники: «Что же нам-то тут делать?» – «Радуйтесь!» – ответил смертник.

«Жизнь сладка и печальна», – совершенно точные, совершенно ясные слова Сомерсета Моэма. И во власти каждого человека увеличить свои радости и поубавить печали.