Нет мне ответа...

А ныне… ныне решено на базе кучинского смертного полигона, где тренировались коммунистические мясники, создать мемориал политических лагерей, и возглавить это заведение поручено сокурснику по Пермскому университету и другу моего сына, если, конечно, не спохватились, не раздумали те, кто там, в Кучино, перевоспитывал, идейно направлял разных стусов, а ныне заседает в обкомах, переименованных в администрации и разные отстойники для бывших партократов вроде страховых и коммерческих компаний.

Семинар, затеваемый в Ярославле, в наши дни можно почесть уже подвигом отчаянных русских людей. Когда заведётся счёт семинара или адрес, сообщите. В Красноярске создан фонд моего имени, и я попрошу из него перечислить вам какую-то сумму, а пока иду подписываться на газеты и переведу вам деньжонок на альманах.

В. Астафьев

1997

5 января 1997 г.

Красноярск

(Е. С. Попову)

Дорогой Евгений Семёнович!

Я уж начал было подумывать, что дела у пензяков совсем плохи и им уж не до книг. А как получил 4 января бандероль – и не знаю уж кого и благодарить за этот дивный мне ещё один подарок судьбы: Вас, Бога, художника и себя похвалить за то, что сподобился побывать в гостях у пензяков и Лермонтова, и что сам углядел в Меркушеве прекрасного оформителя[253]. Всё мне понравилось, всё, тем более что московские художники, с которых и спрос немалый, сделали к собранию сочинений очень посредственное, если не убогое оформление, зато боролись за «единство стиля» издания и навязали нашей провинции, опыта изданий подобного рода не имеющей, какой-то новомодный шрифт, мелкий, слепой. Я по мере выхода томов буду высылать их Вам, и Вы сами увидите, как спустя рукава можно исполнить работу.

Макет книги Меркушевым сделан высокопрофессионально, а створка, открытая в прошлое, меня потрясла, и рисунки, именно книжные рисунки – чётки, читаемы и в то же время поэтичны! А этот серенький, тёплый цвет шмуцов, словно нежный рассвет… Как-то бы сохранить его при печатании книги.

Я оставляю у себя варианты (уж простите за нахальство) для того, чтобы нашим издателям ткнуть их в нос и сказать, что оформление книги – дело не только кропотливое, но и серьёзное, в день и в неделю не делается и надо, чтоб художник становился союзником автора и внимательно, желательно с любовью, прочитал то, чего взялся изображать.

Затем я отдам все эти варианты и книгу в Литературный музей, который никак у нас пока не откроют – всё нет денег, но летом всё же сулятся открыть. Но если нужно вернуть варианты, я готов их тут же выслать. Передайте спасибо Анатолию. Мне обложка с фамилией, сделанной вязью, как и ему, нравится, но я против неё по той же причине, что и Вы, – она не будет смотреться на прилавке, а прилавок, он ой-ё-ёй каков – выше всех законов!

В договоре меня устраивает всё, лишь попрошу в счёт гонорара прислать мне сотню книг – здесь мне их не купить, а книга выходит подарочная! И хорошо, что я её не перегрузил. Она получается компактной – длинным бывает только вздох по утрате, а сама утрата молодости и любви, а горе и беда – они в отдалении, как вспышка зарницы, как молния, но всё-таки до малой былинки высвечивающая…

Всё моё время уходит на работу над собранием сочинений – я сам комментирую все тома, чтобы за мною меньше было вранья и искажений, а два тома писем, и том публицистики, и прочие «мелочи» столько сил и времени требуют. Мария Семёновна, конечно же, мне помогает из всех оставшихся сил, но редактор-то мой в Москве и не хватает её здесь, обещает в конце января приехать.

Сам я умудрился перед Новым годом ушибиться – туловище-то не худеет, а гибкости ни в чём никакой уж нету, в костях тем более. Весь праздник пролежал – ни дыхнуть, ни охнуть не мог, сегодня вот, чтобы Вам письмо написать, присел к столу.

«Обертону» присудили годовую премию в журнале «Новый мир». В Китае вышла книга «затесей» и сокращённый вариант «Царь-рыбы». В Англии один из журналов русистского направления начал печатать «Прокляты и убиты». Наш драмтеатр затевает постановку по «Обертону», но не нашлось в повести сценических возможностей, и дело завершилось тем, что будем ставить спектакль по мотивам «Людочки». Вот немного распутаюсь с собранием сочинений и примусь писать пьесу по «Людочке», предварительное (рабочее) название пьесы «Горе горькое».

А за роман, за третью книгу, пока не принимался – нужны силы и большой кусок свободного времени – для разгона, пока же ни того ни другого – очень у нас в России умеют и любят отнимать время, а главная работа – дело жизни – становится как бы и неглавной, да и ненужной.