Нет мне ответа...

Почитайте книгу, которую я Вам посылаю, и увидите, каково-то было и рядовым. Моя Марья, комсомолка-доброволка, и я, Бог миловал, ни в пионерах, ни в комсомоле, ни в партии не состоявший, хватили лиха через край. Баба моя из девятидетной рабочей семьи, маленькая, характером твёрдая, и все тяжести пали в основном на неё. Умерло у нас две дочери – одна восьми месяцев, другая 39 лет, вырастили мы её детей, двух внуков, но всё остальное Вы узнаете из книжки. И простите за почерк, пишу из родной деревни, а Марья с машинкой в городе, я и печатать-то не умею.

Низко Вам кланяюсь. Ваш В. Астафьев

2000 г.

(Т. А. Журавицкой)

Дорогая Татьяна Алексеевна! Таня!

Простите этих охламонов сибиряков и меня тоже, если можете, за то, что так они неповоротливы. Долго мне передавали Вашу посылочку с письмом, кассетою и рекламкой, долго я собирался её прослушать, но вот приехавши в родное село, в нашей великолепной, но бедной библиотеке прослушал её вместе с мною любимыми работницами нашей библиотеки.

Всё нам очень пришлось по душе, особенно то, что Вы поёте не затасканные романсы. Есть среди них давно мною любимые и когда-то много с друзьями петые «Глядя на луч пурпурного заката», «Не слышно шума городского» и другие.

Кассету я оставил в нашей библиотеке, где хранится много моего заветного и где есть работник, специально занимающийся мною и моими реликвиями.

Когда-то я близко дружил с Викторией Ивановой, писал даже о ней. Она бывала у нас дома, а я бывал у неё. Очень любил и до се часто слушаю Галину Кареву, её последний муж, Владимир Фетин, снимал фильм по моей «Царь-рыбе». Из мужиков-певцов любил и дружил с Евгением Нестеренко, уральцем Юрой Марусиным, а ныне люблю и, когда он приезжает домой, вижусь с Димой Хворостовским.

Филармония у нас мобильная, ребята в ней молодцы. Может, Вам приехать на гастроли в наш город? У нас есть так называемый зал малый на 500 мест с прекрасной акустикой и оформлением, не оскорбляющим глаза заезжего певца иль музыкального светила. Дима Хворостовский всегда поёт в нём.

А я пишу Вам после лежания в больнице, отчего раньше и не написал, но уж ничего, начал работать и вот даже на письмо время выбрал.

Посылаю Вам свою последнюю, недурно изданную книжку и вкладываю в неё визитку с адресом, на который жду ответа и подтверждения, что книга до Вас дошла.

Низко кланяюсь и благодарю за пение. Ваш В. Астафьев

7 сентября 2000 г.

Овсянка

(Н. Гашеву)

Дорогой Николай!

Очень не ко времени явилась твоя повесть ко мне. Но, преодолевая недомогания, сквозь слёзы конъюнктивита, я всё же прочёл повесть, отложив все свои дела.

Повесть, на мой взгляд, не получилась, она долго раскачивается, начавшись вроде бы драматично и строго, расползается на необязательные, вторичные дела и совсем уж утомительную болтовню. Где-то страницы со 150-й вроде бы начинается действие, но нарочитость, заданная персонажам, мешает и тут. Совершенно дикие, психологически не подготовленные и просто плохо написанные дела насчёт культа Сталина, но главное, не верится, как это с ходу, с лёту престарелый мужчина совратил, пусть и экзальтированную девицу.

Персонажи, присутствующие в повести, все какие-то неестественные, все на краю жизни и психоза. Во второй части и без того неорганизованный материал вдруг делает броски в сторону, то с рассказом про козу, то про собачку. Любовь, отношения между мужчинами и женщинами написаны скучно, бесстрастно, поэтому и повешение Юльки не потрясает, как не потрясает и смерть Саньки, вдруг объявленная в конце. Тогда уж надо сообщить хотя бы о судьбах главных героев и как-то выстроить повесть так, чтобы читатель догадался, кого, что ждёт впереди.

Много, много нарочитости. Хвалить автора всегда легче, чем бранить, но иначе я не умею, профессиональный опыт не позволяет опуститься до каких-то дежурных комплиментов.

Обрати внимание на срок – четыре года после войны, кажется, к этой поре карточки отменили, во всяком разе хлеб по коммерческой цене уже продавали в 47-м и 48-м году. Сашу Ефимовского приплёл ты зря. Он ведь долго работал в пермской галерее и в Красноярск попал чуть раньше меня. Уточни год выхода на экраны «Падения Берлина». Насчёт катания на трупах, как на салазках, я слышал, но нигде не читал – это требует большой деликатности и мастерства исполнения. Не доводи до парадокса главные образы Прокопа и Памти. Ребятишки кроме футбола знают много других игр и забав, и не долдонь насчёт украденных яблок, их на Руси только ленивый не воровал.

Марья Семёновна не может прочесть рукопись. Она всё ещё не оклемалась после юбилея и видит ещё хуже меня. Будь здоров. Кланяюсь.

В. Астафьев

9 сентября 2000 г.

Овсянка

(К. Ю. Лаврову)

Дорогой Кирилл!