Нет причины для тревоги

Целый вечер (до того, как начался скандал с зонтиком) мы выслушивали из уст Гени общеизвестные подробности об уникальной и экстравагантной личности сэра Обадии, его легендарной жизни и роли его зонтика в судьбах мира и русской литературы. С этим зонтиком Гершвин пересек Атлантику, чтобы проконсультировать Роберта Фроста накануне вступления Соединенных Штатов в войну против Гитлера, с этим же зонтиком отправился на встречу с Бен-Гурионом накануне голосования в ООН о создании Государства Израиль, навещал и Бориса Пастернака, когда тому было объявлено о присуждении Нобелевской премии; именно сэру Обадии поэт впервые зачитал вслух роковые строки своей поэтической исповеди: «Что же сделал я за пакость, я – убийца и злодей?» Он успел нанести визит и умирающему Горькому, где, между прочим, они пили водку из хрустальных рюмок в форме рога, без ножки, так сказать, так что выпивать приходилось до дна – обратно на стол не поставишь! Райт говорил обо всем этом в подробностях и без умолку. У него действительно были цепкий ум и уникальная память на детали. Мне особенно запомнилось его описание поведения сэра Обадии за столом. Как тот мгновенно углядывал лучшие куски среди блюд на столе, ловко подцеплял их вилкой и уничтожал быстро, но не торопясь, аккуратно отправляя в рот кусок за куском, и не мог остановиться, пока не опустошал блюдо до конца.

По каким только российским подворотням не пришлось таскаться сэру Обадии, в каких передрягах переменчивой политической погоды не побывал его зонтик! Согласно Райту, сэр Обадия провез этот зонт через все советские таможни и железные занавесы, закалил его, можно сказать, в битвах за честь русской литературы, чтобы вернуться в Кембридж и «эвентуально» (он подхватил этот англицизм за время своего пребывания в Кембридже у сэра Обадии) преподнести этот сувенир истории в дар Райту. Райт в свою очередь собирался передать в будущем этот зонтик в качестве экспоната в Музей русских нобелевцев – лауреатов Нобелевской премии. Идея музея принадлежала ему лично, и он, само собой, собирался этот музей и возглавить. Бывают же умные на свете люди.

Кроме того, Райт вез в свой музей еще один сувенир. Это был, по его словам, галстук сэра Обадии. Этот галстук одолжил у него в последний момент Пастернак во время визита сэра Обадии в Переделкино, когда, согласно Райту, в пастернаковский дом неожиданно нагрянули шведы, объявившие ему о присуждении Нобелевки. А может быть, в том же галстуке Пастернак отправился и в Союз писателей от этой премии публично отказываться. Райт выцыганил этот галстук у сэра Обадии с идеей якобы передавать этот галстук как эстафету – от одного русского лауреата Нобелевской премии другому.

Из-за этого галстука произошло в моем присутствии и первое неприятное столкновение между Райтом и Верой. Райт вытащил заветный предмет из какого-то потайного загашника и с гордостью продемонстрировал эту реликвию Вере. При всей, казалось бы, нескладности и рассеянности Вера в свои пятьдесят с лишним прекрасно разбиралась в дорогих и модных вещах. Взяв из рук Райта этот легендарный галстук, она тут же взглянула на марку Yves St. Laurent и заметила, что этой французской фирмы в пятидесятых годах, когда было объявлено о премии Пастернаку, еще не существовало. Райт страшно покраснел, надулся, нахохлился, но через минуту быстро нашелся и сказал, что, видимо, сэр Обадия в спешке просто перепутал галстуки из своего гардероба; этот галстук надо будет обменять на тот, исторический, при первой же возможности. И вернулся к рассказам о зонтике.

В подлинности этого зонта никто не сомневался. Потрепанный, но благородный, с костяной ручкой. В нем было что-то от самого сэра Обадии и от аристократизма всего его образа жизни, с точки зрения Райта. Он в подробностях описал свой первый визит в особняк сэра Обадии в Кембридже. Это была встреча двух снобов – разного поколения и разной культуры, но одного и того же рода, масштаба, амбиций. Могу поверить, что сэр Обадия действительно полюбил Райта, угадал в нем своего. И чувство было взаимным. В изложении Райта сэр Обадия, облаченный в регалии академического Олимпа, раскрылся перед ним как человек российский: