Нет причины для тревоги

«Лживые сплетни? Скажи об этом сэру Обадии. Я бы тебе предоставила пленку с записью его монолога на этот счет, но, к сожалению, пленка стерлась во время той же сессии – из-за его, сэра Обадии, сексуальной невоздержанности. Не злись, Геня, я не вру. Это даже смешно. Сейчас объясню. Мы с ним сидим в маленькой студии, и, пока он пересказывает мне, что там делалось под столом у Пастернаков, его зонтик оказался у меня почему-то между ног, и он юбку мне этим зонтиком задирает – все выше, и выше, и выше… – Она нервно засмеялась. – Я сижу и не знаю, что делать: пожилой джентльмен, бабочка, зонтик. Потом он вдруг говорит: «Вера, ваше лицо напоминает мне образ Зины Нейгауз – прототип незабвенной Лары из „Доктора Живаго“!» И полез на меня. Наседает, прижимает меня страстно к пульту с магнитофонной лентой, задирает мне ноги, хулиган! Я отбиваюсь, переезжаю задом с одной кнопки на другую, вся запись, конечно, коту под хвост. Понимаешь, пленка сначала прокрутилась обратно, а потом нажалась кнопка записи, и все таким образом стерлось».

«Не понял, – сказал Райт. – Если кнопка записи была нажата, почему все стерлось?»

«Стирались записанные слова, а записывались охи и рыки сэра Обадии, когда он на меня наседал. Но, главное, среди этих кнопок была и кнопка его зонта – у меня между ног. Эта кнопка тоже нажалась, и – раз! – зонт открылся и чуть ли не сэру Обадии спицами в физиономию. Он прямо-таки отпрыгнул от меня. Схватил зонтик, захлопнул его и – мигом из студии. Больше я его не видела».

«Это ложь», – сказал побелевший Райт.

«Честное пионерское! Он даже не извинился».

«Ты придумываешь. Не было у него на зонтике никакой кнопки. Я этот его зонтик прекрасно знаю – наизусть, на ощупь. Черный, с костяной ручкой. Никакой там кнопки нет».

«Может, выезжая в Лондон, он брал с собой другой зонтик?»

«Джентльмен не меняет зонтиков. Собственно, мы можем сами убедиться, что никакой кнопки там нет. Где он, кстати, этот зонтик? Куда ты его дела? Все-таки историческая реликвия, подарок сэра Обадии лично мне. Где он?»

* * *

С этого вопроса все и началось. За минуту до этого Вера глядела на Генриха глазами совершенно влюбленной девочки. Шел вполне милый обмен мнениями между закадычными друзьями, старыми любовниками в новой инкарнации их отношений. И вдруг собеседник вскакивает, чуть ли не опрокидывает стол и с изменившимся до неузнаваемости лицом начинает орать на близкого человека диким голосом. Что произошло? Что это выражает, какие подпольные тенденции в их отношениях символизирует?

«Какое бессмысленное существо», – произнес почти неслышно, но отчетливо Райт, тяжело глядя в спину Вере. Она поднялась из-за стола, понукаемая Генрихом, нетрезвая, громоздко и неуклюже переступая по квартире в поисках зонтика – от стенных шкафов в спальне до заваленной старым барахлом вешалки в коридоре. «С какими великими людьми она общалась в Москве. Да и здесь, в Лондоне, сливки английского общества, интеллектуальная элита. Город Герцена, Диккенса, сэра Обадии Гершвина. Сколько возможностей профуфукала за четверть века. Что извлекла? Какие-то грязные анекдоты. Белиберда. Бессмыслица. Бессмысленное существо». Он бормотал себе под нос в бешенстве. Он как будто пытался заручиться мной в качестве своего союзника против сентиментальной нелепой Веры.

В Москве конца шестидесятых – семидесятых годов Вера Фикс (в девичестве Балабан) крутилась в самиздатских кругах. Вполне серьезный и талантливый филолог, она сутками просиживала за пишущей машинкой, перепечатывала одних великих подпольщиков для размножения в кругу других. Но в другие круги мало что попадало, и из подполья все это в конечном счете не выходило. То есть все это стало сейчас официальной классикой, как и ее имя, но звучало оно лишь там, в Москве, и то для тех, кто помнил ее, в то время как сама Вера оказалась вне всего, в Лондоне. Она всегда занималась литературными делами других, вместо того чтобы заниматься собственной жизнью; в результате ученой степени не получила, а английского мужа (Mr. Fiks) потеряла. Поэтому в эмиграции ей пришлось, как и многим в ее статусе, отказаться от университетской карьеры и подрабатывать переводами и в конце концов на русском радио – от «Свободы» до Би-би-си. Мы были коллегами.

«Отодвинь софу, может, зонтик за софу завалился?» – прикрикнул на нее Райт. Он в нетерпении поднялся из-за стола и стал обыскивать квартиру сам. За отодвинутой софой оказался вполне предсказуемый мусор прошедших лет, пара завалившихся за спинку дивана книг и, между прочим, нераспечатанное письмо в конверте. Райт, не смущаясь, вскрыл конверт: это была записка от сэра Обадии с согласием на беседу перед микрофоном Би-би-си. «Вот так в этом доме обращаются с историческими реликвиями», – развел руками Райт, и письмо снова приземлилось на пол. Вера с виноватой поспешностью нагнулась, чтобы поднять письмо, и вскрикнула, случайно уколовшись о валявшуюся рядом на полу английскую булавку.