Нет рецепта для любви

– Как ты с ней справлялась, не представляю.

– Похоже, плохо. А ведь такой милый ребенок был…

Они невольно улыбнулись друг другу. Потом Миша посмотрел на часы:

– Ну что, надо ехать, пожалуй. Я тебя подброшу.

В машине он сразу обнял Нику и хотел было поцеловать, но она не далась:

– Миша, это лишнее. Ты напился и рассиропился, перестань.

– Я напился, – печально согласился он. – Но имею право. Ты вникни – я ж теперь сирота. Круглая сирота. И никто. Никто меня не пожалеет.

– Бедный ты мой! Ну, давай я тебя пожалею, так и быть.

И Ника сама чмокнула бывшего мужа в щеку, вдохнув такой забытый, такой родной запах. Но Миша все-таки ухитрился поцеловать ее в губы – раз, другой, и Ника… ответила. Они довольно долго целовались за спиной невозмутимого шофера, потом Ника отодвинулась:

– Довольно! Миш, ни к чему это все.

– Послушай! – Он тяжело дышал ей в ухо. – Может, поедем куда-нибудь?

– Куда? В отель, что ли? Не выдумывай. Ну, Миш! Успокойся, никуда мы не поедем.

– У тебя кто-то есть?

– Уже нет.

– А был?

– Был.

– Кто он?

– Какая тебе разница? Мужчина. Молодой. – И не выдержала, похвасталась: – На тринадцать лет моложе, между прочим.

– Ничего себе! Ну, ты, мать, сильна! То-то я смотрю – расцвела прямо.

– Это все в прошлом.

– А что так?

– Хорошенького понемножку. Миш, перестань. Да что ж тебя так разбирает-то?

Но Миша снова ее поцеловал, и Ника подумала: а, провались все пропадом! Так этой Люсе и надо. В объятиях бывшего мужа она вдруг испытала такое же острое и сладостное чувство торжества с легким оттенком злорадства, какое когда-то охватывало ее во время любовных утех с Артёмом – в той самой квартире, на той самой кровати, где Миша спал со своей любовницей.

Оказавшись дома, Ника весь вечер невольно усмехалась, вспоминая поцелуи в такси: нет, это ж надо! Нонке, что ли, позвонить? Она оценит комизм ситуации: сначала Миша изменял Нике с Люсей, а теперь готов изменить Люсе – с Никой! Только она что-то не готова к такому неожиданному повороту событий.

Ника посмеивалась, но и задумывалась, и головой качала, а потом взяла и позвонила Алине. Услышав звонкий голос дочери с такими знакомыми рассеянно-капризными интонациями, Ника живо представила своего ребенка: наверняка Алина одновременно смотрится в зеркало или таращится в экран монитора, а то и ногти красит. Тон дочери мгновенно стал обиженным, как только она узнала мать:

– Да нет у меня никаких новостей. Мы с тобой только на прошлой неделе общались. Все как всегда.

«Отстань» – ясно звучало между словами. Ника вздохнула: «общались» они с Алиной почти месяц назад.

– Ну как же – нет новостей? Вот бабушка умерла – ты в курсе?

– Конечно, в курсе. Вчера похороны были. На этом… как его… на Троекуровском кладбище. Такие венки роскошные. Папа оркестр нанял…

У Ники сразу заболело сердце: каждый раз, слушая измышления дочери, она испытывала отчаяние, так и не привыкнув за всю жизнь. Ей казалось, Алина с возрастом должна исправиться, осознать, перемениться, но дочь только совершенствовалась во вранье, все больше напоминая Нике свекровь. Ника, исключительно правдивая по натуре, мучительно стыдилась этой особенности дочери, словно та была подвержена тайному и грязному пороку, который следовало скрывать от окружающих.

– Алина, тебя же не было на похоронах.

– Это папа тебе сказал? Я была, была! Коне-ечно, он меня и не замечает! Для него теперь Стёпка на первом месте. И эта мерзкая Люся.

– Так, хватит. Похоронили бабушку сегодня на Ваганьковском. Мы были там вдвоем с папой.

В трубке повисло молчание. Потом Алина изумленным шепотом спросила:

– Ты что… Ты и правда была на похоронах бабушки? С папой?

– Да. Зачем мне тебя обманывать? Ты же знаешь, я никогда не вру.

– В отличие от меня, ты хочешь сказать, да? – Алина быстро пришла в себя. – А потому что ты меня всегда ругаешь!

– Я никогда не ругала тебя за правду.

– Ну, не пошла я на эти дурацкие похороны, не пошла! Ты же знаешь, я терпеть не могу кладбища. И покойников боюсь… Ну, мамочка-а…

Ника нахмурилась, слушая всхлипывания дочери: она ни секунды не сомневалась, что Алина в это время рассматривает себя в зеркале.

– Ладно, не реви. Я звоню совсем не за тем, чтобы слушать твои рыдания. Хочешь поехать с нами в Италию?

Хлюпанье в трубке тут же прекратилось, и Алина осторожно спросила:

– «С нами» – это с кем?

– Мы с Курзиком собираемся на весенних каникулах съездить в Рим, к тете Тане.

– А-а…

Ника усмехнулась, представив, как дочка лихорадочно подсчитывает все плюсы и минусы этой поездки. Наконец Алина мрачно сказала:

– Папа не даст мне денег.

– Что так? Ты плохо себя вела?

– Ну, ма-ам! Мне не пять лет. Я нормально себя веду. Ты же знаешь, какой он прижимистый.

И хотя Ника сама всегда так считала, теперь она вдруг обиделась за Мишу:

– Ничего он не прижимистый, а экономный. Билет на самолет я сама тебе куплю.

– А на расходы? На тряпочки?

– За этим – к папе. Ну что?

– Я подумаю, ладно?