Нет счастья в жизни

– Так, – вступилась умолкшая было Наталья, – сейчас еще этот пень начнет выступать.

– То есть как это – пень? Позвольте, господа, но всему есть пределы.

– Всё, уходим! – закричал Леша. И к Наталье: – Ты с ума сошла.

– Куда? Не выпускать, – заверещала женщина. – В милицию будем звонить. Они на разведку пришли. Выглядывают, нельзя ли пограбить.

Наталья аж подпрыгнула:

– Что у вас, убогих, грабить-то? Потом от клопов не отскрестись!

Женщина с криком: «Да я тебя, тварь, за клопов и умою, и урою!» – бросилась на Наталью.

Мужчина поймал ее за плечи, отодвинул к дверям и повернулся к Леше:

– Ну вот что, срочно забирайте ваше сокровище и проваливайте!

– Да мы бы с нашим сокровищем давно бы к чертовой матери…

– И торт забирайте! – женщина почти уже за дверь ушла и вдруг снова выскочила: – Дышать тяжело!

– …Если бы не ваше сокровище, – продолжал Леша, тыча пальцем в ненавистный передник.

– Твою жену пальцем тычут, а тебе хоть бы что!

– По какому праву, милостивый государь, – зарычал мужчина совсем уже как-то не окладисто, – по какому праву вы тычете мою супругу пальцем?

– Да кто ее тычет!? Кому она нужна?! Твое сокровище, ты и тычь!

Мужчина схватил Лешу за грудки и сообщил ему почти интимно:

– Не захотел уйти в дверь, сволочь, сейчас вылетишь в окно.

– Натка! – радостно закричал Леша. – Возьми у меня торт! Я сейчас сделаю этому уроду козью морду!..

Супруга «урода» неожиданно бурно всхлипнула, всхрюкнула даже, уткнулась лбом в стену возле дверей, и плечи ее затряслись, ходуном заходили.

– Готово дело, истерика. Доигрались, – сказал мужчина, отодвинул Лешу в сторону и пошел к жене. – У твоей то же самое, – показал он на Наталью, которая, присев на корточки, тоже вела себя малоестественно: вроде бы всхлипывала, заливаясь слезами и при этом как бы хохотом давилась.

Леша подошел, поднял ее, торт на пол поставил, стал ей слезы платком промокать.

– Успокойся, зайчик. Не стоят они… Пойдем. Нас люди ждут.

– Никуда мы… Не ждут… Мы правильно… – выталкивала Наталья малораздельные звуки, хохоча и всхлипывая.

– В каком смысле?

– Потому что это Светка и есть.

– Какая Светка? – совершенно поразился Леша. – А угрюмый?

– А угрюмый… Помпеев… скорее всего.

Помпеев, уже не угрюмый, а смущенный, подходил к Алексею, протягивал руку:

– Простите грешного. Ну дуры бабы, подлые, скверные дуры. Но разыграли, следует заметить, качественно.

Светлана, не снеся восхищенья, упорхнула в дверь. Наталья постепенно возвращалась в себя:

– Лешенька, милый, не сердись. Ну отвыкла я от ее штучек.

Леша молчал. Руку Помпееву пожал, тот ушел, а Леша молча следил за тем, как Наталья пытается его уравновесить.

Вышла Света, уже успокоившаяся, стала звать в дом. Наталья, увидев ее, снова присела, захлебнувшись хохотом. Леша поднял с пола торт, неторопливо освободил его от бечевок.

– У Чаплина в старых фильмах, – сказал он ровным голосом, даже как-то врастяжку, – когда не хватало смеха, извлекали откуда-то торт и пускали его в дело. Вот так примерно, – и он надел коробку с тортом прямо Наталье на голову.

До плеч продавил.

И запрыгал по лестнице вниз, резко вдруг повеселевший.

Интервью

Молодая журналист (М. Ж.):

– Мне говорили, что вы неохотно соглашаетесь на интервью.

Вопрошаемый автор (В. А.):

– Почему же, очень даже охотно. Нелишняя возможность увидеть себя со стороны.

М. Ж. Вам это интересно?

В. А. Мне это небесполезно. 10–15 минут или страниц публичного позора, и ты имеешь возможность в очередной раз откорректировать свой… как бы это точнее?

М. Ж. Ум?

В. А. Увы, в мои срока ум уже не корректируется. Слишком жесткая система. Как протез.

М. Ж. Тогда характер?

В. А. Скорее, стиль. Стиль дачи интервью… Помню таблички на станции переливания крови «дача крови», «забор крови». Чудовищный язык. Если я даю интервью, как сей процесс называется? Или беру. Бранье? Взятие?

М. Ж.

Интервьюирование.

В. А. Ах да, действительно. Вот это самое и совершенствуем. Хочется, знаете ли, быть не только непошлым и ненавязчивым, хочется, я бы сказал, некоторой взаимности. Любопытства хотя бы…

М. Ж. Взаимность я вам гарантирую. Публика любит людей вашего плана.

В. А. Интересно, какой же это у меня план?

М. Ж. Ну, вы общительный, подвижный. И потом, вы – человек судьбы.

В. А. Так, что-то новенькое. И что же это, по-вашему, значит – человек судьбы?

М. Ж. Я не понимаю, кто у кого берет интервью.

В. А. И в самом деле… Ладно, я полностью к вашим услугам. Спрашивайте.

М. Ж. Вы давно пишете стихи?

В. А. Каждый раз забываю, как я отвечал на этот вопрос в прошлый раз.

М. Ж. Возможны варианты?

В. А. В том-то и штука. Начиная фразой, сулящей тонкое наслаждение начинающему эстету: «Я пишу давно», и кончая неопределенно-уклончивым: «Смотря что называть стихами».

М. Ж. А что вы называете стихами?