Нетерпение. Старик

Ключевые сцепы книги воссоздают рабочий Питер — «мятежную столицу, где хозяйничала революция, где все трещало, все рушилось и где была весна и сверкало небывалое солнце семнадцатого года!». Дневник П. А. Лурье, дяди писателя по материнской липни, органично вмонтированный в повествование, фиксирует отдельные эпизоды встречи В. И. Ленина на Финляндском вокзале, обнародования знаменитых «Апрельских тезисов», ведет в Таврический дворец, «эпицентр всероссийского землетрясения», излагает живую хронику Октябрьских дней, когда свергалось Временное правительство. А дальше снова «немало яркого, удивительного и забытого, что забывать не следует». Создание Красной гвардии и Красной Армии. Отряды интернационалистов и латышских стрелков. «Взбаламученный и коварный Юг. где все бродило, все было неясно и непрочно», и «вал контрреволюции» на Востоке. Стремительно расширяется круг людей, вовлеченных в действие. Ряд кадровых революционеров — И. Дубровннского, Н. Накорякова, Б. Шагаева, А. Сольца продолжают командиры и комиссары гражданской войны — В. Антонов-Овсеенко, К. Юренев, Ф. Раскольников, Бела Кун. Одни действуют в строго обозначенных точках пересечения своей судьбы с судьбой В. А. Трифонова, отца писателя. Биографии других более обстоятельны, и при частых нарушениях хронологической последовательности действия разомкнуты во времени. Неизменно соблюдая принцип предельно уплотненного, сжатого, экономного повествования, писатель мастерски выделяет такие, подчас даже микроскопические штрихи, которые, выявляя духовный стержень личности, одновременно несут на себе печать эпохи.

Непременное соотнесение личности и эпохи, человека и времени позволяет говорить об эпическом характере книги вопреки и малому ее объему, и подчеркнуто субъективной озвученности повествовательной интонации. Тем труднее свести образную структуру «Отблеска костра» к какому-то одному привычному жанровому стереотипу. «…Не исторический очерк, не воспоминания об отце, не биография его, не некролог. Это и не повесть о его жизни», — искал Юрий Трифонов подходящее определение, исподволь приближаясь к нему путем отрицания: книга «не о жизни, но о судьбе». Не только отца, которому выпало быть «неустанным работником, кочегаром революции, одним из истопников этой гигантской топки». И не просто многих и многих других людей, «знавших отца, работавших рядом, похожих на него», как и он, раздувавших пламя «того громадного гудящего костра, в огне которого сгорела вся прежняя российская жизнь». «Отблеск костра» — книга исповедальных, опирающихся на документально удостоверенное слово раздумий о судьбе поколения, делавшего революцию, о времени, которое названо «лучшим художником», по одному ему ведомым законам живописующим свой доподлинный автопортрет.

Ориентируя свое авторское исповедание-раздумье на законы и нормы эпического повествования, Юрий Трифонов подчеркивает, что «основная идея», водившая его пером, — «написать правду, какой бы жестокой и странной она ни была». Вслушаемся во внешне спокойную интонацию повествования, воссоздающего хронику гражданской войны на Дону и Северном Кавказе, где, «казалось, воевали все против всех». Сухое, протокольное изложение фактов скрытно полно взрывчатого драматизма, передающего трагедийный накал событий. «…Советские войска вели непрерывные бои с кадетами и бандами восставших казаков, «восстанцев». Шайки головорезов под черными анархистскими знаменами мотались по степям и железным дорогам, и логика их поступков была дика и темна: то они остервенело дрались с немцами, то поворачивали оружие против Советов, то просто грабили кого попало, убивали и умирали в пьяном угаре, неизвестно за что… Белая гвардия стремилась задушить большевиков какими угодно средствами и чьими угодно руками…»

Не только волна, но и пена на волне, которая, как известно, тоже выражает сущность исторических явлений, равно привлекают аналитическое внимание Юрия Трифонова. Не всегда ясно и четко различимые в непосредственной близи, и волна, и пена захлестывают человеческие судьбы, вовлеченные в бурный водоворот времени, отзываются крутыми столкновениями людей.

В калейдоскопе лиц и фигур, плотно населяющих небольшое пространство повествования, выделено несколько полюсов. На одном — В. Антонов-Овсеенко, К. Юренев, В. А. Трифонов, при всех своих тогдашних разногласиях, как бы сравнявшиеся впоследствии судьбой: «Они могли спорить, могли не любить друг друга, могли ошибаться и заблуждаться, что свойственно людям, но они делали одно дело: революцию. И были преданы этому делу. И погибли за него». На другом полюсе — Автономов и Сорокин, военные деятели нескрываемо бонапартистского толка, не желавшие «подчиняться ни Москве, ни местным партийным организациям». И как туго натянутая тетива лука, связующая оба полюса, — трудные, сложные, зачастую драматически напряженные, трагедийные в исходе пути и судьбы людей, которые, подобно комкору Б. М. Думенко, были отнюдь не идеальными героями, а просто героями гражданской войны.